Взорванная тишина - Виктор Дьяков Страница 4

«Значит, Анькин сын повесился», – мстительное чувство, отложившееся где-то на задворках памяти, вновь всецело овладело сознанием Фурсова. Тем не менее он не испытывал чувства полного удовлетворения от того, что она так страшно наказана. Бог, богом, но он хотел наказать её и лично. «Нет, это ещё не всё… шоферюгу предпочла… сука, а меня в упор…». Он вспомнил, как инструктировал майора Савельев, чтобы тот ни в коем случае не говорил родителям про самоубийство, и что в документах тоже будет указано о гибели при исполнении служебных обязанностей. «Ах ты сука… чуть не героем её слизняка представят… от пьяни-шоферюги…».

Решение созрело окончательно. Позвонить матери можно было с гарнизонного узла связи. Но телефонистки в основном жёны офицеров и уже завтра про его звонок узнают все. Фурсов решил ехать на переговорный пункт в райцентр, расположенный неподалёку. Автобус пришлось ждать долго, но он, согреваемый жаждой мщения, не ощущал ни ветра, ни начавшегося дождя. Надвигался смурной осенний вечер. Офицерам не рекомендовалось с наступлением сумерек покидать гарнизон, так как в райцентре пошаливали… Но ничто не могло остановить Фурсова – он поставил перед собой очередную цель.

На переговорном пункте тоже пришлось ждать более получаса, прежде чем объявили:

– Лухов Московской области, вторая кабина.

Фурсов тщательно прикрыл дверь кабины и взял трубку.

– Алло мама, это ты?

– Саша… ты откуда звонишь? Что случилось?!

Мать не ожидала звонка, ведь Фурсов звонил ей где-то с неделю назад ещё со старого места службы, сообщил, о своём переводе, и что теперь позвонит не скоро.

– С нового места… Дела вот принимать собираюсь, – он не решился сразу заговорить о главном. – У тебя как дела?

– Да какие сейчас у меня дела… в очередях… по магазинам целый день. Тут даже в наш ветеранский такие очереди, ты ж знаешь. Даже со старухами во дворе поговорить некогда. Дожди вот зарядили. У вас то, как там погода?

– Тут тоже дожди, – поддерживал Фурсов разговор, собираясь с духом.

– У тебя ничего не стряслось? Серёженька-то как не болеет? – мать спрашивала о маленьком сыне Фурсова от второго брака, о сыне от первого и о неродной дочери в телефонных разговорах между сыном и матерью говорить было не принято.

– Третьего дня, когда уезжал, всё нормально было.

– А чего ж это ты вдруг звонишь-то? – зная сына, мать не верила, что он может позвонить так скоро без веских причин.

Фурсов решил больше не тянуть:

– Слушай ма, какая сейчас фамилия у Аньки Селивановой из 54-й квартиры?

– А что такое?

– Да так…

– Сейчас… кажется Малькова, да муж у неё Мальков, точно. А тебе зачем?

– Значит сын её здесь, в этом полку служил, который я принимать буду.

– Да что ты! А почему служил, ведь его только прошлой осенью забрали… Да, точно помню, два дня пьянствовали, когда провожали, по ночам уснуть нельзя было, всё плясали да песни орали. Перевели что ли куда?

– Да нет, повесился он сегодня утром.

– Да что ты!..

– Да, вот так.

– Саша, а тебе за это никак не попадёт?! – забеспокоилась мать.

– Нет, я же полк ещё даже не начал принимать, прежний командир расхлёбывать будет.

– Ну, и слава богу… А точно повесился-то?… Чего ж это он, парень-то вроде не шабутной.

– Сейчас расследование идёт, вроде двое армян издевались над ним. Он здесь сержантом был, а они у него в подчинении. Так вот, не он ими, а они им командовали, издевались, портянки свои стирать заставляли, работать вместо себя, в общем, так запугали, что он не выдержал.

– Надо ж… Он и здесь-то какой-то затурканный был, рази ж можно такого в командёры, где ж такому с чёрными сладить… Неужто так затюкали, что повесился?

– Так и затюкали. Завтра гроб отправляют, дня через два-три у вас будет.

– Господи, горе-то какое и у Аньки и у Захаровны, и сын один и внук один. Отец-то что, напьётся и всего делов, – в голосе матери, тем не менее, не слышалось особой горечи. – Саш, а как…

– Время истекло, заканчивайте, – раздалось в трубке в связи с тем, что экономный Фурсов заказал всего пять минут.

– Мам, ну ладно, всё, до свидания. Недельки через две позвоню, – заторопился Фурсов.

На обратном пути, в автобусе Фурсов улыбался: он представил, как громила-майор привезёт тело и станет рассказывать о героической гибели анькиного сына, а весь двор, до самого последнего пьяницы, все уже всё будут знать. Он видел физиономию майора в тот момент, и он видел Её… Теперь ей предстояло из бывшей королевы переквалифицироваться в мать бездарно ушедшего из жизни труса. С этим ей предстояло жить дальше на глазах у всех, ведь городок невелик, и что знают в одном дворе, вскоре узнают и в других. А то, что мать доведёт их телефонный разговор до каждой квартиры в полном объёме, да ещё и от себя добавит, Фурсов не сомневался. Он уважал свою мать, и был её достойным сыном.