Чудовище - Ярослав Астахов Страница 4

Костя лежал на спине и смотрел широко раскрытыми глазами на потолок… и с удивлением обнаружил, что потолок его совсем не пугает. И даже Костя подумал: а это было бы хорошо – при нынешнем-то раскладе – чтобы потолок сейчас начал опускаться. И чтобы уж не случилось, как в прошлые разы, когда такое бывало с потолком, чудесного избавления. Нет, пусть эта едущая вниз крыша снизойдет до конца и превратит Костю в месиво. Он видел очень много плохого за свою короткую жизнь. Однако вот сейчас он предчувствовал: с ним скоро случится нечто по-настоящему жуткое… такое, по сравнению с чем поблекнут все злоключения его прошлого. И движущийся потолок милосердно мог бы от этого – подступающего – его избавить.

Но потолок оставался неумолим, недвижен.

И Костя стал тогда думать о другом. А сколько ведь это было вещества за все истекшее время! Срезанные верхушки пластиковых бутылок (удобное простое приспособление – инструмент пройденного давно этапа), окурочки косяков, ампулы и облатки капсул… к тому же и всевозможные пыль и пепел… уже и не говоря про иглы и про использованные одноразовые… Отходы производства Костя поспешно заметал в комнату как только этого требовали обстоятельства. Но ведь никогда он не выносил ничего оттуда. Она должна была уже давным-давно переполниться, темная его комната! Да что там – не хватило б и нескольких таких! И почему же он не задумывался об этом раньше: куда же все оно пропадало?

Как видящему , Косте случалось видеть и трансформацию предметов. Он очень хорошо знал: такое случается, хотя ограниченные люди и не подозревают об этом. Бывает и вот такая трансформация: легионы мелочей отдают распыленную свою силу и распадаются в прах, а сила эта формирует нечто одно – иное…

И Костя спросил себя: так из чего он вырос, из чего он сложился… Этот? Из пустоты и тьмы, которые в игольных каналах? Из тонкого слюдяного блеска разбитых ампул? Из микроскопических следовых остатков тысяч кислот, сошедшихся во одно? Из Костиного же стыдливого страха-ненависти ко всем, от кого приходится прятаться? Или из…

Тут мысли Кости прервались.

В глубокой тишине комнаты отчетливо раздавалось тихое лязганье.

Тот звук, который заставил Костю похолодеть еще там, на кухне. Теперь он к тому же видел, как она вздрагивает, дверь темной комнаты. И невозможны были уже никакие самообманы: то, что выросло там, внутри, неотвратимо проступало теперь наружу и звякал шпингалет о скобу.

Сейчас он высадит дверь, – подумал Костя как-то уже бесцветно и безнадежно.

И в ту же секунду дверь поддалась удару и распахнулась, и бухнула ручкой в стену.

И Этот вышел.

Он представлял собой словно бы неподвижный рой мелких и стальных блесток. Он был прозрачен, и тем не менее никаким образом не возникало сомнений в его реальности.

Костя видел, как Этот медленно поворачивает голову, осматриваясь… взгляд Этого схватил Костю и более уже не отпускал ни на миг.

Двигаясь очень медленно, Этот переместился так, чтобы оказаться между Костей и выходом из комнаты. И пошел на Костю.

– Буба! – закричал Костя. – Помоги! Меня убивают!

И сразу же застучал в стенку этот идиот сосед инвалид.

И Буба появился из воздуха. И отпрянул, взглянув на Этого. Но после все-таки неуверенно встал между ним и Костей и произнес, обращаясь к Этому:

– Ну ты… чего?.. чего?!

Но Этот продолжал приближаться, как будто вовсе не видя Бубу.

Так неужели он ограниченный ? – вдруг совершенно некстати и очень глупо подумал об Этом Костя.

Буба осторожно протянул руку, чтобы оттолкнуть Этого, и Этот молниеносно перехватил ее за запястье.

А дальше произошло неожиданное. Вдруг Буба начал весь как-то словно бы выцветать . Потом через него стали сквозить обои стены, он делался все более прозрачным с каждой секундой. А Этот наоборот переставал быть прозрачным и наливался все более внутри пространства между стальными блестками серым… черным, какое разбухает и расправляется в сумерках по углам… и, наконец, – бездонной антрацитовой тьмой.

Буба канул.

Левая рука Этого, которая только что удерживала запястье Бубы, протягивалась теперь к лицу Кости.

Костя оцепенел и замер. Он был не в состоянии шевельнуться. Он чувствовал, что его будто бы

(нет! нет! нет! – не «будто бы» а на самом деле!!! )

уносит, все быстрее закручивая в какую-то бесконечную воронку.

Костя терял сознание.

И в этом для него бы не было ничего особенно нового, если бы… если бы одновременно с сознанием Константин не терял – в этот раз – и душу .

…Костя посмотрел в треснутое засиженное мухами зеркало и не узнал себя.

Что было не удивительно, потому что это и не был он. На самом деле это был Этот. Он только маскировался Костей для своих целей.

Зрачки того, который смотрел из зеркала, были предельно сужены и совершенно пусты, и полнились кружащею тьмой, и точно таким же пустым и черным было его сознание.

Там не было никаких мыслей, за исключением стерильно-функциональных. Сознание само себе задавало насущные практические вопросы и выдавало на них немедленно четкие, исчерпывающие ответы.

– Зарезать Жору?

– Нет. Ерунда. Он много с собой не носит. У него такой почерк. Хватит на один раз. Ну на два. А потом?

– Может быть, тогда маму? Она легко к себе пустит.

– Нет смысла. Ведь она же все пропила.

– Тогда остается Анечка. Живет одна. Легко пустит. У нее обручальное кольцо и еще кое-какое золото. И видак. И шмотки.

– Вот это правильно. Вымой рожу. Что-нибудь приличное на себя надень. И вперед.

Март 2003