Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон Страница 4

Несколько минут спустя вошел лысый человечек средних лет — на мой взгляд, торговец обувью, — бросил мне: «Привет!», сказал: «Добрый вечер, Ричард!» голове под полотенцем и уселся рядом со мной. Вскоре после того к нам присоединился человек постарше, с тростью, негнущимся коленом и брюзгливыми манерами, истинный британский отставной полковник. Он мрачно глянул на нас, отметив наше присутствие легчайшим наклоном головы, после чего тяжело опустился в кресло, где и провел ближайшие двадцать минут, так и этак перекладывая свою ногу, словно переставлял громоздкую мебель.

За «Королем Джэйсоном» последовал фарс под названием «Мой сосед — чернокожий». Может быть, он назывался не совсем так, но вся соль состояла именно в этом — мысль, что в соседнем доме может поселиться человек с черной кожей, представляла богатую почву для шуток. То и дело звучали реплики: «Боже мой, бабушка, у тебя в шкафу цветной!» и «Как же я его разгляжу в темноте!». Словом, безнадежный кретинизм. Лысый, сидя рядом со мной, смеялся до слез, да и из-под полотенца порой доносилось одобрительное фырканье, но полковник, как я заметил, и не думал смеяться. Он уставился на меня, словно пытался вспомнить, о каком мрачном событии из его прошлого я напоминаю. Оборачиваясь к нему, я всякий раз натыкался на пристальный взгляд. Это несколько нервировало.

Наконец экран заполнил звездопад, возвещающий рекламную паузу. Лысоголовый воспользовался ею, чтобы подвергнуть меня дружелюбному, но обескураживающе бессвязному допросу: кто я и откуда на них свалился? Узнав, что я американец, он пришел в восторг.

— Мне всегда хотелось повидать Америку, — сказал он. — Скажите, у вас там и впрямь есть «Вулворт»?

— Да, действительно, Вулворт — американец.

— Подумать только! — восхитился он. — Нет, вы слыхали, полковник? Вулворт — американец! — Полковник остался равнодушен к этому открытию. — А кукурузные хлопья?

— Простите?

— Есть у вас в Америке кукурузные хлопья?

— Да, в сущности, они тоже американские.

— Да что вы!

Я выдавил слабую улыбку и воззвал к своим ногам с мольбой поднять меня и унести отсюда подальше, однако ноги отказались повиноваться.

— Потрясающе! Что же вас привело в Британию, если кукурузные хлопья у вас и так есть?

Я взглянул на собеседника, проверяя, не насмехается ли он надо мной, потом неохотно, с запинкой, принялся выкладывать свою биографию до сего момента, но минуту спустя осознал, что программа продолжается, и он даже не притворяется, будто слушает, поэтому я умолк и провел всю вторую часть фарса, впивая жар полковничьего взора.

Программа закончилась, и я собирался уже вытащить себя из кресла и пожелать этому веселенькому трио счастливо оставаться, когда дверь отворилась, и вошла миссис Смегма с чайным подносом и тарелкой печений того сорта, который, кажется, зовется чайным ассорти. Присутствующие оживились, принялись азартно потирать руки и приговаривать: «О, чудесно!» Я до сего дня не устаю поражаться способности британцев любого возраста и социального положения с восторгом встречать появление горячих напитков.

— Как сегодня «Мир птиц», полковник? — спросила миссис Смегма, передавая полковнику чашку чая и печенье.

— Не могу знать, — ледяным тоном ответствовал полковник. — Телевизор, — он бросил в мою сторону многозначительный взгляд, — был настроен на другую программу.

Миссис Смегма поддержала его, послав мне суровый взор. Думаю, она с ним спала.

— «Мир птиц» — любимая программа полковника! — В ее тоне, когда она вручила мне чашу и твердое бледное печенье, звучало чувство несколько посильнее ненависти.

Я проблеял какое-то жалкое извинение.

— Сегодня рассказывали о тупиках, — выпалил краснолицый жилец с самым самодовольным видом.

Миссис Смегма с минуту разглядывала его, словно дивясь, что он еще может говорить.

— Тупики! — повторила она, и обратила ко мне еще более испепеляющий взгляд, вопрошавший, как может человеческое существо дойти до такого падения. — Полковник обожает тупиков. Не так ли, Артур? — Положительно, она с ним спала.

— Да, действительно, — подтвердил полковник, уныло вгрызаясь в шоколадный бисквит.

Опозоренный, я глотнул чаю и откусил крошечный кусочек своего печенья. До того дня мне не приходилось пробовать чая с молоком и печений, твердых и безвкусных, как камень. Такого вкуса, верно, бывает добавка к корму для попугайчиков, которую им дают, чтобы крепче был клюв. Через минуту лысоголовый склонился ко мне и доверительно шепнул:

— Не обращайте на полковника внимания. Он уже не тот с тех пор, как потерял ногу.

— Ну, желаю ему поскорее ее найти, — буркнул я, решившись добавить в ответ капельку сарказма. Лысый разинул рот, и мгновение я ждал, что он разгласит мои слова полковнику и миссис Смегме, однако он вместо того сунул мне мясистую лапу и представился. Я не запомнил его имени, но это было одно из тех имен, что бывают только у англичан: Колин Дерьмофонтен, или Бертрам Бронегульфик, или еще что-то столь же неправдоподобное. Я криво усмехнулся, решив, что он меня разыгрывает, и сказал:

— Шутите?

— Ничего подобного, — холодно возразил он. — Вы находите это смешным?

— Нет-нет, просто несколько… необычным.

— Ну, для вас — возможно, — промолвил он и отвернулся к полковнику и миссис Смегме. Тогда я понял, что отныне и навеки в Дувре у меня нет друзей.

В следующие несколько дней миссис Смегма подвергала меня беспощадным преследованиям, между тем как другие жильцы, как я догадывался, поставляли ей улики против меня. Она обвиняла меня в том, что я не выключаю свет в комнате, когда выхожу, не опускаю крышку в уборной, когда заканчиваю приводить себя в порядок, за то, что похитил у полковника горячую воду — я понятия не имел, что это его собственность, пока он не загремел дверной ручкой и не огласил коридор гневными криками, — и в том, что два дня подряд заказывая полный английский завтрак, я оба раза оставлял на тарелке жареные томаты.

— Я вижу, вы опять не съели жареные томаты, — заметила она во второй раз.

Я не знал, что сказать, поскольку в ее словах была неопровержимая истина, и потому наморщил лоб и вместе с нею уставился на предмет ее недовольства. Вообще-то я уже два дня гадал, что бы это могло быть.

— Могу ли я попросить вас, — продолжала она голосом, отяжелевшим от обиды и многолетнего недовольства, — если в дальнейшем вы не пожелаете есть жареные томаты, будьте так любезны заблаговременно сообщить мне?

Я, опешив, смотрел ей вслед. Мне хотелось крикнуть:

— Я принимал их за сгустки крови! — но, конечно же, я промолчал и отступил к себе в комнату под победное ликование моих соседей по жилью.

С тех пор я старался как можно меньше бывать в пансионе. Я сходил в библиотеку и отыскал в словаре слово «плед», чтобы избежать обвинений, по крайней мере, на этот счет. (Я с изумлением узнал, что это такое, потому что три дня искал его не на кровати, а на окне.) В доме я старался держаться тихо и неприметно. Даже в скрипучей кровати я ворочался с опаской. Но сколько бы я ни старался, мне не судьба была избежать обвинений. На третий день миссис Смегма предъявила мне пустую сигаретную пачку и осведомилась, не я ли бросил ее под изгородь. Я начал понимать невинных людей, подписывающих самые невероятные признания в полицейском участке. В тот же вечер, наскоро и украдкой выкупавшись в ванне, я забыл выключить колонку и усугубил свою оплошность, оставив прядь волос в сливном отверстии. На следующее утро меня ожидало последнее унижение. Миссис Смегма безмолвно препроводила меня в туалет и показала крошечную какашку, оставшуюся несмытой. Мы согласились, что я уеду после завтрака.