Утопая в беспредельном депрессняке - Майкл О'Двайер Страница 4

Джаспер Уокер хотел, чтобы мальчик ушел и он мог бы выяснить, от кого забеременела жена. Он даже стал сомневаться в том, что Джонни его сын. Джаспер рассматривал пухлое детское личико, пытаясь отыскать в нем сходство с собой.

Если бы оказалось, что Джонни не его сын и все, кроме него, знают об этом, это значило бы, что ему повезло, как всегда. Повезло точно так же, как вчера, когда он лишился работы, потому что его боссу не нравилось, если его называли в присутствии клиентов безмозглым ублюдком. Точно так же, как много лет назад, когда его будущая жена сказала ему, что беременна, а после того, как он женился на ней, она сказала, что ошиблась. Так же, как в тот раз, когда тесть устроил его в свою компанию заместителем директора-распорядителя. Точно так же, как сегодня утром, когда он узнал, что у него рак. Джасперу Уокеру везло всю жизнь, как утопленнику.

Пятница, 1 сентября 1939 года

В Европе разразилась война.

В доме Уокеров воцарился мир.

Когда отец сказал, что они отправляются в путешествие, Джонни не мог в это поверить. Это была одна из тех идей, которые внезапно приходили отцу в голову, и он тут же кидался претворять их в жизнь. Отец почему-то весь день был в приподнятом настроении. Он смеялся, заводил патефон и танцевал с мамой — и при этом он даже не был пьян. Ни Джонни, ни его мать не понимали, в чем тут дело, но веселье Джаспера Уокера было заразительным. Это был потрясающий день. Они ходили обедать в ресторан при гостинице, а потом в кино, а когда они вернулись домой, отец объявил о путешествии.

Воскресенье, 3 сентября 1939 года

Джасперу Уокеру очень нравилось стоять на самом краю обрывающихся к морю скал Мохера и глядеть на море. Наплевать, что ветер сорвал с него шляпу и швырнул ее вниз, прямо туда, где волны с грохотом разбивались об отвесную каменную стену.

Все это больше не имело значения. Он был уже мертв. Почти.

Он посмотрел на висящего перед ним вверх ногами сына. Хорошо б, если бы он смог продержать его в таком положении до тех пор, пока не скажет все, что он хотел сказать.

— Там, внизу, на самом краю земли, живет морское чудовище, — начал он. — Оно схватит тебя, шарахнет о скалу, а потом утащит на середину моря и отдаст на съедение рыбам и птицам. Они будут клевать и щипать тебя, и никто никогда не сможет тебя найти. А когда от тебя не останется ничего, кроме костей, чудовище возьмет твою душу и будет держать ее в шкатулке на дне моря. Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось с тобой, Джонни? Ну конечно, не хочешь. Никто не захотел бы. Но иногда оно станет звать тебя по имени, шептать где-то у тебя в голове, и никто, кроме тебя, этого не услышит. И так снова и снова, и снова, днем и ночью. Даже когда ты будешь его слышать. И ты никому не можешь об этом сказать, иначе остальные чудовища, что прячутся под кроватью, вылезут и набросятся на тебя. Что тебе остается? Только попросить его, чтобы оно перестало это делать, верно? Нужно сказать ему, чтобы оно замолчало.

Поставив сына на землю рядом с собой, Джаспер Уокер заплакал.

Джонни Уокер был напуган так, как не пугался больше никогда в жизни. Он понимал, что это было всего лишь очередное жестокое развлечение отца — подержать его вверх ногами над обрывом. Он понимал, что отец не даст ему упасть, — только не сейчас, когда они решили стать счастливой семьей, какой Джонни так не хватало и какие были у других детей на их улице.

Пятница — это был потрясающий день, и он знал: то, из-за чего мама с папой постоянно ссорились, больше не повторится. А вчера по пути из Дублина они все время пели, шутили, шрали в разные игры, и было так весело, как не бывало уже целую вечность. А сегодня было еще лучше, а завтра будет еще лучше, а послезавтра — даже лучше этого. Так оно и пойдет — все лучше и лучше, пока у него не будет самая счастливая семья во всем свете.

И что с того, если отцу нравится так жестоко разыгрывать Джонни и пугать его'? Он изо всех сил старается, чтобы все было как можно лучше, и Джонни не станет мешать ему, плача и капризничая, как маленький ребенок. Он смотрел на отца, задрав голову, и широкая улыбка дрожала у него на губах.

И тут он увидел, что отец плачет.

И гут он понял — что-то не так, и испугался. Он не хотел, чтобы что-нибудь случилось с отцом, — только не с ним, только не сейчас. Он хотел, чтобы отец не расстраивался, чтобы он был счастлив, и поэтому он крепко обнял отца за ноги и прижался к ним.

Подняв голову, Джонни увидел, что отец улыбается ему. Все снова стало хорошо, решил он. Он все исправил, он успокоил отца. Единственное, что было нужно отцу, — чтобы ею обняли. Надо только обнять человека, и все будет в порядке. Он был счастлив оттого, что заставил отца улыбнуться.

Джаспер подхватил Джонни и посадил к себе на плечи. Он спросил сына, удобно ли ему. «Просто замечательно, в жизни не было лучше», — ответил Джонни, и отец засмеялся, потому что всякий раз, когда Джонни спрашивали, хорошо ли ему, он отвечал именно так: «Просто замечательно, в жизни не было лучше».

Джаспер повернулся к морю, и они стали смотреть, как садится солнце. Даже закрыв глаза, Джонни ощущал его тепло, доходившее издалека. Солнце светило так ярко, что он видел внутреннюю поверхность век. Это было здорово, ему всегда становилось хорошо от каких-нибудь пустяковых вещей вроде этой. Иногда он тер и тер глаза целую вечность, пока веки изнутри не начинали сиять всеми цветами радуги Джонни рассказал об этом отцу, добавив, что это секрет.

Джаспер велел сыну никогда больше не делать этого, потому что это вредно для глаз. Он объяснил, какие они чувствительные и что будет с Джонни, если он их лишится. И вообще, сказал он, секреты — это плохо. Ничто не остается в секрете надолго. Даже твой лучший друг может проболтаться, а то и ты сам. Рано или поздно ты все равно раскроешь секрет кому-нибудь, и он уже не будет секретом. А если кто-нибудь узнает его, то очень скоро узнают и все остальные. Держать что-нибудь в секрете, сказал Джаспер, это все равно что лгать. Секреты всегда приносят одни неприятности, и ничего больше. Уже по одному голосу отца было ясно, что тот опять загрустил.

Отец поставил Джонни на землю рядом с собой.

Джонни сидел, пытаясь понять то, что отец сказал ему. Ему не понравился рассказ о морском чудовище, он не понял, почему секреты — это плохо, и его пугал этот печальный голос, который был не похож на голос отца. Джонни хотелось, чтобы ему рассказали какую-нибудь хорошую историю. Он не любил страшных историй, никогда не любил, и отец знал об этом. Джонни открыл рот, чтобы задать отцу вопрос.

Джаспер Уокер посмотрел на сына и, увидев, что тот хочет что-то произнести, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Джонни нахмурился, но ничего не сказал, и Джаспер Уокер улыбнулся. Протянув руку, он на миг взял мальчика за подбородок.

— Я люблю тебя, Джонни, люблю всем сердцем, — сказал он.

Джонни Уокер смотрел, как отец отошел от него на шаг и, встав у самого обрыва, широко развел руки в стороны и полетел за край земли.