Ирония жизни в разных историях - Али Смит Страница 4

В день, о котором я рассказываю, на мне была «правильная» блузка — одна из двух, имевшихся в моем гардеробе. Обе вызывали у меня чесотку, к тому же, на мой взгляд, я становилась в них похожа на запуганную тупую клушу, что, естественно, мне не нравилось. Но я улыбнулась вошедшему мужчине. Он разительно отличался от другого посетителя магазина, стоявшего у стеллажа, где была выставлена «Хроника двадцатого века».

Прежде «Хроника двадцатого века», раскрытая примерно на середине столетия, всегда лежала отдельно, на специальной кафедре, предоставленной магазину издателем. Однако две недели назад мы (то есть трое сотрудников, обслуживающих первый этаж) решили убрать кафедру, потому что этот странный посетитель каждый день являлся в магазин, доставал мокрый носовой платок и вешал его на кафедру, пока читал «Хронику». Каждый день одно и то же: он несколько часов читал, потом проверял, высох ли платок, складывал его, убирал в карман пиджака и уходил.

В том магазине многие вели себя странно. Он существовал уже сотни лет, занимая три этажа старинного здания, полного укромных уголков, скрытых лестниц и потайных комнат. Некоторые люди там даже умирали. Старые сотрудники нередко сплетничали прокуренными голосами в окутанной клубами дыма комнате отдыха о том, как один из них нашел мертвую леди среди пакетов с покупками — ноги неестественно раскинуты, пальто сбилось, на лице застыло изумление; или о том, как другой обнаружил мужчину, сидящего на подоконнике лестничной площадки четвертого этажа — тело было уже холодным, а в безжизненных глазах застыла тоска.

Можно вспомнить целую галерею странных личностей, посещавших тот магазин. Например, человека, который все время воровал книги, но, прочитав, приносил обратно, распихивал по полкам и набирал новые. Мы называли его Маниоклептик. Или мужчину, любившего поспать, прислонившись к полкам. Мы называли его Нарколептик. А одна женщина постоянно сгребала все, что лежало на столе новинок, и очень быстро перелистывала, словно снимала глазами фотокопии. Мы называли ее Критик. Ей под стать были две старые леди, которые являлись на все лекции в магазине, чтобы выпить бесплатного вина. Мы называли их Дождевик и Миссис Трость (Миссис Трость всегда ходила с палочкой). Мне больше нравилось работать на первом этаже, куда меня сначала определили; в комнате за лестницей в глубине третьего этажа нам вечно приходилось подтирать за людьми, перепутавшими отдел «Настоящие преступления» с туалетом, — корешки «Смерти на закате», «Йоркширского потрошителя», «Резни», «Преступлений против человечества», «Идеальной жертвы», «Фейберовской книги убийства», что ни день, обтекали мочой под флуоресцентным светом. Мы называли писунов Варварами.

У мужчины с платком тоже было прозвище — Токсик. После того как убрали кафедру, мы втроем, пихаясь и шикая друг на друга, с нетерпением ждали, когда он появится, чтобы посмотреть, что будет. Наконец он пришел. Обескураженно замер там, где раньше стояла кафедра. Потом направился к стойке. Барбара уставилась в пол. Я — на свои руки. Он спросил Андреа, не подскажет ли она, где можно найти «Хронику двадцатого века».

Андреа была помощницей заведующего первым этажом. Покраснев, она указала на «Документалистику» и со вздохом произнесла:

— Пойдемте. Я вам помогу.

Она отвела его к стеллажу и достала с полки «Хронику». Мы с интересом наблюдали за ним. А он, не моргнув глазом, спокойно раскрыл книгу, примостил ее так, чтобы удобно было читать, встряхнул свой неизменно мокрый носовой платок и повесил его на край полки, словно не замечая, что тот свисает на книги, стоявшие внизу. Когда платок высох, он закрыл «Хронику», убрал ее на место и ушел.

В тот день, о котором я рассказываю, он снова был у нас. Впрочем, как обычно. Мне даже почудилось, что я вижу, как его сущность испаряется в воздух и циркулирует по магазину в древней грохочущей системе отопления (хотя уже наступила весна, холод еще властвовал в городе, и в то утро иней обильно посеребрил церковные шпили и крыши бесконечных многоквартирных домов). Глядя на типа с платком, я вновь подумала, не бросить ли мне эту работу. Стоит себе, как ни в чем не бывало, в дурацком пальто с серым обвисшим поясом. Передернув плечами, я отвернулась к окну, устремив взгляд на оживленные улицы Старого города, на обветшалую церковь и закопченные магазины, на снующие мимо такси, на людей, терпеливо ждущих зеленого света у пешеходного перехода, в то время как безжалостный ветер охаживает их своими розгами, на съежившихся от непогоды бедолаг, бредущих вверх и вниз по улице вдоль монументального здания музея. Блузка жала мне под мышками. При любом движении я боялась, что ткань порвется. Интересно, каково работать в музее, где тебя окружают горностаи с выпученными стеклянными глазами, набитые ватой ястребы, лисы, огражденные табличками «Руками не трогать», кости динозавров, скрепленные вместе в вышине огромного зала, где тишину нарушает только цоканье элегантных каблучков по мрамору и царит благоговейная атмосфера науки и порядка? Но, возможно, в музее тоже есть форма одежды. Возможно, там тоже типы вроде этого мужчины сушат свои носовые платки на лапах давно почивших животных и испражняются на хищников. Я стояла и гадала, есть ли вообще в этом городе место, где мне не будет казаться, что, пока я работаю там, настоящая, полная приключений, а не убожества, жизнь опять обошла меня стороной.

Вот тут-то на пороге магазина и появился элегантно одетый мужчина. Я улыбнулась ему. Он направился ко мне.

— Чем могу помочь? — спросила я.

Он поставил портфель на стойку. Большой, кожаный, но старый и набитый до отказу. Бизнесмены и банковские служащие не ходят с такими портфелями. Может, он и не бизнесмен вовсе, может, он ученый, подумала я, ведь книжный магазин всего в нескольких ярдах от средневекового городского университета; и стоило мне предположить, что он ученый, как я вдруг сразу заметила, что его волосы чуть-чуть отросли, костюм слегка поношен, а во взгляде светятся ум и незащищенность. Мужчина открыл портфель, внутри которого поблескивали корешками стопки новехоньких книг в твердом переплете. Может, он какой-нибудь распространитель религиозной литературы? Я нахмурилась.

— Вероятно, вы слышали обо мне, — сказал он. — Я — историк и автор исторических книг. В вашем магазине наверняка уже продавали некоторые из моих произведений.

Он назвал свое имя, абсолютно мне не знакомое, однако я уважительно кивнула и улыбнулась. В то время нас не часто баловали подобными визитами, не то, что теперь, когда авторы стали завсегдатаями в книжных магазинах. В наши дни любая книга ассоциируется с лицом или голосом (до чего же надоела такая навязчивость!), в результате получается, что и лицо, и голос, и имя, и тело автора — все скопом — продается как часть набора за 9,99: он или она всегда тут, между страниц, словно перечень опечаток или закладка.

Мужчина вынул книгу из портфеля и положил на стойку. На обложке красовалась фотография Гитлера. Я прочитала перевернутое название. Что-то о подлинной истории.

— Это моя последняя работа, — сообщил он.

Я открыла рот, чтобы перенаправить его в исторический отдел, но он опередил меня.

— Пока, — заговорил он, не дав мне вымолвить ни слова, — я вынужден сам продавать английский перевод моей книги торговцам и магазинам вроде вашего, потому и пришел к вам сегодня лично. Со временем появится более массовое издание, чем это, которое, как вы видите (он повернул книгу корешком, показав тисненую эмблему), было отпечатано в Америке небольшим тиражом. Но я бы хотел, чтобы уже сейчас, чем раньше, тем лучше, все мои читатели могли бы ознакомиться с ней, несмотря на то, что ее трудно найти и заказать. Понимаете?