Парень с соседней могилы - Катарина Масетти Страница 4

Я безнадежно запустил бухгалтерию. Мне кажется, мое хозяйство вот-вот пойдет ко всем чертям. Может, потому, что я боюсь взяться за разборку счетов и прочих документов? Бумаги из старого отцова секретера уже вываливаются наружу, до них страшно дотронуться: вдруг в этой кипе притаилась поганая бумажонка из Кооперативного банка с сообщением, что я давным-давно перебрал кредит и не имею права выписывать чеки? С трудом заставляю себя в рабочее время подходить к телефону — могут звонить оттуда…

Я всегда плохо разбирался в бумагах и не умел считать деньги. В отличие от матери, которая сидит, бывало, за секретером и бубнит себе что-то под нос. Только время от времени оборачивается и, глядя поверх очков, задает несложный вопрос типа: «А нам хватит семенного материала?» или «Ты рассчитался с ветеринаршей?»

Всем остальным мамаша заправляла сама. Я ей говорил, сколько мне надо наличных, и она их выдавала. Не вмешиваясь в мои дела, ни о чем не спрашивая — даже когда мне втемяшилось в голову купить Аннетте, с которой мы какое-то время жили вместе, золотой браслет. Аннетта мне все уши прожужжала о том, как она обожает витые цепочки. Это почти все, что я про эту девку и помню.

Незадолго до смерти мамаша обмолвилась: теперь мне придется поручить вести дела учетной конторе. Вот что волновало мать, пока она лежала под капельницей. Из-за этой капельницы ей беспрерывно требовалось судно, чего она очень стеснялась. Так что стоило в палате появиться санитарке с судном, как я выходил — вроде бы покурить. И у меня не хватило духу брякнуть тогда матери: при постоянном снижении цен на молоко я не смогу позволить себе новых расходов.

Кстати, теперь такие конторы называются иначе, более солидно, а их молодые сотрудники изображают из себя чуть ли не биржевых маклеров. Я совершенно теряюсь, когда туда захожу.

Мать ужасно злилась на свой рак за то, что он мешает ей встать с постели и заняться чем-нибудь полезным. От химиотерапии она угасала, как свеча, но, когда я приходил навестить мамашу, вид у нее был извиняющийся, словно она хотела сказать: «Вот не вовремя слегла! Самой стыдно! Ты уж прости!»

Тьфу ты, черт, опять эта тусклятина! Явилась не запылилась! Ей что, делать больше нечего? Вылитая маменькина дочка! Не иначе как работает в каком-нибудь фартовом месте и ждет не дождется, когда ее возьмет в жены крупный банковский начальник. А может, она, пропади все пропадом, сама работает в Кооперативном банке?!

Она садится рядом и поглядывает на меня с таким выражением, словно я — дутый чек (мол, дело неприятное, но ее напрямую не касается). Потом тяжело вздыхает и вытаскивает из большой цветастой сумки что-то вроде блокнота. Неторопливо отвинчивает колпачок поршневой ручки и начинает бисерным почерком писать. (Господи! Вот уж не думал, что с тех пор, как изобрели шариковые ручки, кто-нибудь еще пользуется чернильными.)

Ясное дело, меня одолевает любопытство. Какая женщина станет заниматься писаниной на кладбище?! Может, она подсчитывает укокошенных мужей? Внезапно соседка переводит взгляд на меня, и я слышу отчетливый смешок: это она усекла, что я за ней подглядываю. В отместку за наглый смех я мысленно раздеваю тусклятину, потом напяливаю на нее лиловый парик и сетчатые чулки. Из туго затянутого блестящего корсета выпадают белоснежные груди. От ее реального облика остаются белесые ресницы и фетровый берет с грибами.

Привидевшаяся мне картинка настолько смешна, что я в открытую пялюсь на соседку, а рот у меня расплывается до ушей. Она снова смотрит на меня и… прежде чем я успеваю принять серьезный вид… улыбается в ответ!

Господи, неужели это один и тот же человек?

Неужели эта тусклятина, которая только что сидела, поджав блеклые губы и молясь на кусок гранита, умеет так улыбаться?

Как школьница на летних каникулах… как мальчишка, которому купили первый в жизни велосипед. Счастливой, безудержной улыбкой — точь-в-точь как девочка с розовой лейкой у соседней могилы.

Мы застываем в этом положении, до ушей улыбаясь друг другу. Ни один не хочет уступить и отвернуться первым.

Что это еще за глупости?

Может, от меня ждут действий? Может, надо сказать: «А вы часто сюда приходите?» или «Сегодня на кладбище много народу. Как вам нравится здешняя часовня?» А может, прижаться к ней коленом?

И вдруг нас словно обесточили: мы дружно отворачиваемся и некоторое время смотрим прямо перед собой, сидим не шелохнувшись, как будто скамейка заминирована. Потом я, чтоб уж совсем не потерять присутствие духа, начинаю играть ключами.

Исподволь я замечаю, что она не может отвести глаз от моей руки. Я много лет вырабатывал у себя привычку не прятать руку в карман, если на нее зырятся. И представьте себе, выработал. Да, крошка, я трехпалый Бенни. Take it or leave it! [5]

Xa-xa, она решила, что ей такого не надо. Встает и отваливает… можно подумать, я пытался ущипнуть ее своей покалеченной лапой. Чего разозлилась-то?

Не иначе как я напугал человека, представ в виде Бенни-Кавалера (если не Бенни-Жиголо).

Когда я гонялся за девахами, со мной такое сплошь и рядом случалось. Я ведь только следовал за своим терминатором, а на него можно было положиться, как на «волшебную лозу»: он всегда приводил к девкам. Летом он тащил меня в парк отдыха. Зимой — на танцульки в каком-нибудь поселке, зачастую дальнем. По будням в тамошнем мрачном зале проходили уроки физкультуры, а вечерами заседало общество трезвенников, зато в пятницу-субботу лампы прикрывали абажурами из гофрированной бумаги и приглашали оркестр (ясное дело, за плату). На городские дискотеки я почти не ездил. С одной стороны, потому, что отстал от моды (я заметил это, когда парни стали носить кепки задом наперед), но еще и потому, что мне казалось бессмысленным дергаться поодиночке, на расстоянии друг от друга — какая-то артель напрасный труд. Нет уж, я свою партнершу хотел обнять. Мне нравилось, положив руку на плечо новой девушки, вести ее к площадке: я словно вытаскивал номер в лотерее, каждый раз счастливый. От девушек здорово пахло, они были очаровательны. Я влюблялся во всех подряд и с неохотой отпускал их от себя по окончании танца. Но мне не хотелось, перекрикивая оркестр, заводить с ними разговор. Хотелось лишь держаться за них, принюхиваться к ним и, закрыв глаза, плавно скользить по полу.