Маленькая торговка спичками из Кабула - Мари Бурро Страница 4

В Кабуле у меня есть своя «волшебная территория». В нее входит Чикен-стрит — торговая улица, где продают всякие безделушки, за которые иностранцы платят бешеные деньги. Например, шкатулки из нуристанского дерева. Самая настоящая подделка! Некоторые просто полосуют ножом, чтобы придать им вид старого потрескавшегося дерева. Я знаю это, но не вмешиваюсь. Пусть иностранцы за баснословные деньги покупают эти шкатулки, которые на самом деле гроша ломаного не стоят. Я, как все вокруг, делаю вид, что тоже в это верю. А с Аллахом мы потом сочтемся. Система «В» — «выкручивайся, как можешь»: маленькое жульничество или большая ложь — с моей совестью всегда можно договориться.

Так вот, моя «волшебная территория» состоит из Чикен-стрит, Шараи-Ансари — большой улицы, которая ведет к Сити-Центру, новому торговому центру, и тянется до самого лицея Амани, что напротив посольства Франции, рядом с президентским дворцом. Здесь-то я и продаю свои спички и жвачки, а с некоторых пор еще и платки. Я одна из тех, кого пошло прозвали «уличными детьми». Я говорю «пошло», потому что знаю, что значение у этого выражения негативное. Я прекрасно понимаю, что живу не так уж плохо. У меня есть дом, есть мать. Я хожу в школу. На улице я работаю только с четырех до восьми вечера, чтобы помочь своей семье.

Я уже не новичок. Я начала, когда мне было семь лет, чтобы мы могли хоть как-то выжить, после ухода талибов. Меня привела моя старшая сестра. Но я очень быстро научилась работать сама. У меня хорошо подвешен язык, и еще во мне есть коммерческая жилка, по крайней мере так говорят мои покупатели. Улица — это тоже школа. Здесь нужно уметь защищаться, давать отпор. В Кабуле улица — это враждебное место, особенно для девочки без сопровождения. Мне приходится лавировать, чтобы улица меня приняла. Я не уличная девчонка, как другие. Ну, во всяком случае, мне так кажется. Я имею наглость ходить в школу и уже почти бегло говорить по-английски и немного по-французски. С годами я выучила некоторые методы торговли. Я никогда не надоедаю покупателю. Я ему угождаю. Я стараюсь быть нужной: я ношу их сумки с сувенирами, которые дома, дрожа от нетерпения, так ждут их семьи. Иностранцы чувствуют себя виноватыми. Им плохо. Их мучит совесть, ведь доллар сейчас стоит так дешево! В этот момент я аккуратненько кладу им в карман коробочек спичек, и они чувствуют себя обязанными. При помощи такой вот игры я зарабатываю себе на ужин. У меня выходит около 2 долларов в день. Это такая же работа, как в какой-нибудь конторе. Только я целый день на ногах — в дождь, в снег, когда палит солнце. У меня свое маленькое предприятие, у меня есть сотрудники (мои же сестры!), прибыльный рынок (иностранцы курят много, поэтому им постоянно нужны спички, а еще они все время жуют жвачки) и распорядок дня, при котором у меня ни минутки нет свободной. Мне тринадцать лет, а на мне висит столько ответственности.

Нас всего пятнадцать, и все мы боремся между собой за прохожих на Чикен-стрит. Меня прозвали здесь Пой Кота. Буквально это переводится как «большие ноги». А в повседневной жизни это означает, что на моей территории — только мои следы. Меня уважают лишь потому, что я уважаю других. Правила предельно просты. Однажды мы разделили между собой территорию, нарисовав на земле границы. Нарушать правила и пересекать границы — запрещено. А еще мы решили, что постоянные покупатели — те, кого ты привлек улыбками и, признаюсь, постоянными приставаниями, — это твоя собственность. Пусть другие к ним даже не приближаются…

В то утро Пой Кота проснулась в отвратительном настроении. Ночью мама постоянно будила нас по самым ничтожным поводам. Приготовить тесто для хлеба, убрать во дворе, где нагадили козы, вскипятить воды для чая. Она нас вымотала. Я легла в одиннадцать вечера, чтобы воспользоваться электричеством, которое вдруг появилось, и повторить математику к экзамену. Но мама все испортила. Она пришла за мной в час ночи, потом в два и еще раз в три. Я часто делаю вид, что не слышу. Но она начинает меня трясти и шлепать, а потом идет будить кого-нибудь из моих сестер. Этой ночью у меня не было сил сопротивляться. Хотелось только одного: чтобы она оставила меня в покое. Поэтому я поднялась, как послушная девочка. Приготовила чай. В два часа ночи… Я прекрасно знала, что этот чай никому не нужен.

В семье мы стыдливо говорим, что мама «не в себе». Но я думаю, настало время признать: мама сошла с ума. Мне кажется, она с каждым днем все глубже и глубже погружается в так называемые черные дыры. Они принимают различные формы. Это могут быть какие-нибудь нелепые привычки: например, заваривать чай посреди ночи, — или внезапные вспышки гнева по самым незначительным поводам, или совершенно бессвязные речи. Она становится все более и более вспыльчивой. Она может схватить тебя за запястье и запросто сломать тебе руку. Вот вчера она разозлилась на меня, потому что я вовремя не почистила картошку к ужину. Зря я сказала ей, что делаю уроки. Она подобрала с земли камень и бросила мне в лицо. Я еле успела увернуться. Я закрыла тетрадь: опять получу плохую оценку. Подобрала камень, поднялась и начала чистить эту проклятую картошку. Когда ее пожаришь, есть вообще невозможно, потому что масло прогорклое. Я еще подыгрываю маме, когда она дает указания. Но надолго ли меня хватит? Она кричит все чаще и чаще и становится неуправляемой.