Неодолимое желание близости - Януш Леон Вишневский Страница 4
Неодолимое желание близости - Януш Леон Вишневский читать онлайн бесплатно
На следующий день, с восходом солнца, он вышел на каноэ далеко в океан и выбросил в глубины вод пуповину, которую принесли ему женщины. Ведь океан огромен, он священен, он… Он — всё… Им всё начинается и всё заканчивается.
Ринея родилась именно так двадцать лет назад, поздним вечером, на пляже острова Хатуту из архипелага Маркизских островов Французской Полинезии. До сей поры она не встречала никого, кто знал бы, где находится Хатуту, поэтому, когда спрашивают, где она родилась, обычно отвечает: «Неподалеку от того места, где рисовал и умер Поль Гоген».
Французам это еще о чем-то говорит. Американцы, в большинстве своем, о Гогене не слышали, впрочем, им неизвестно и слово «архипелаг», в чем они признаются без всякого стеснения. Немцы тоже не имеют об этом ни малейшего понятия, но утвердительно кивают, делая вид, будто на самом деле знают, о чем идет речь. Поляки? Поляков Ринея до сегодняшнего дня не встречала.
— Вы первый поляк, которого я вижу своими глазами, — говорит она и добавляет: — хотя я когда-то видела Шопена на фотографии. Вот только не знаю, поляк он или француз.
Ринея работает в так называемом «libraire», проще говоря, в книжном магазине. Так в совсем маленьком городке Вайтапе на Бора-Бора местные называют лавку, в которой, кроме кока-колы, кремов для загара, досок для серфинга, а также жемчуга, продаются также газеты и несколько путеводителей, гордо именуемых книгами. Но самое главное — жемчуг.
Настоящий черный жемчуг можно встретить только на островах Французской Полинезии. Остальной, по мнению Ринеи, — подделка. Шею Ринеи украшает ожерелье из жемчуга. Эти жемчужины на самом деле не черные. Они голубые, зеленые, со стальным отливом, коричневые. И идеально гармонируют с цветом ее больших, печальных глаз и загорелой кожей.
— Их вырастил мой отец, — говорит она, — еще на Маркизских островах. — Он подарил мне это ожерелье на восемнадцатилетие. После того как мама родила на пляже моего братика, мы перебрались на Таити. Мама больше не хотела рожать детей на пляже. Поэтому самый младший родился, как и вы, в больнице, в Папеэте на Таити. Но отец был там несчастлив. Слишком много людей, машины, каменные дома, шум, да и пляж далеко. И никакой седьмой волны. Он увез нас на Бора-Бора. Здесь тоже есть машины, но меньше. К тому же тут он может спокойно вырезать свои «тики». И продавать. А если ничего не продаст, всегда может порыбачить. Тики — это языческие божки. Лучше всего, когда они вырезаны из вулканической породы. Самые большие тики находятся на острове Пасхи. Когда я родилась, отец вырезал из камня своего первого тики. У него большие глаза, и он смотрит на океан. У всех тики большие глаза, а еще, уж не знаю почему, — пенисы. Это довольно странно, потому что у полинезийцев, как правило, очень маленькие пенисы. Когда душа умершего переселяется в тики, его глаза увеличиваются, и статуя видит больше и дальше, чем видел человек. Когда я умру, моя душа тоже переселится в тики. И я буду вечно смотреть на океан глазами, которые будут больше, чем у моих бабушки и матери. Насчет того, что глаза станут больше, мне кажется, это ерунда. Но мой отец в это верит. Я — нет. Больше того, я вообще не хочу смотреть на океан, когда умру. Тем более целую вечность. Я уже насмотрелась на него при жизни. Это он отделяет меня от настоящего мира. Я не хочу провести всю жизнь на шестнадцатой параллели, у экватора, на острове, где нормальные люди проводят только медовый месяц. Сколько времени может длиться медовый месяц?! Две, три недели? Сколько раз можно приходить в восторг от разнообразных оттенков синевы океана и яркой окраски рифовых рыб? Если дать этим рыбам имена, через неделю можно проверять их присутствие по списку. Каждый день одно и то же. И вскоре уже хочется вернуться домой, в свою постель, в родной город, где настоящие книжные магазины, театры, кино, университеты, а зимой идет снег и ждешь прихода весны. Здесь нет ни весны, ни зимы. Здесь всегда только лето. До тошноты. Это неправда, что дети, зачатые на Бора-Бора, счастливее других, потому что начали жизнь в раю. Не только зачатые, но и рожденные на Бора-Бора ничем не счастливее детей из вашего Франкфурта. Нет! Никакой это не рай. Я ненавижу синеву океана со всеми ее оттенками! Я сыта по горло жизнью на красочной открытке с потрясающими видами. Я завидую каждому самолету, который отсюда улетает. Мне хочется провести медовый месяц в каком-нибудь огромном, переполненном людьми мегаполисе со множеством высотных домов, где никто никого не знает, вода прозрачная и течет из крана, и можно слушать радио, стоя в пробке, а вечером надеть красивое платье и туфли и пойти в оперу. Здесь, кроме туристов, мало кто знает, что такое опера, а кожаные туфли надевают только на свадьбу и на покойника, когда кладут его в гроб. О том, что бывают автомобильные пробки, тут узнают из телевизора. В свой медовый месяц я хочу каждый вечер помогать мужу снимать костюм. Глаза б мои не глядели на мужчин во влажных бермудах и застиранных футболках. А скажите, поляки носят костюмы?
Это будет второе Рождество, которое он проведет в доме отца.
То есть второе с тех пор, как он познакомился с мачехой и единокровной сестрой.
Сложнее всего ему приходится, когда наступает время преломить облатку [1].
Первым делом — с отцом. Это как раз не требует особых усилий. Он молча обнимает отца, который стоит со слезами на глазах и тоже не может выдавить из себя ни слова. Затем мягко отстраняется, отламывает кусочек его облатки, вначале глотает слезы, потом облатку и снова прижимает отца к себе. И снова плачет, и снова молчит. Его отец всегда плакал молча…
Он прекрасно помнит тот последний раз, когда мама кричала на отца. Она сидела на диване, курила, пила вино и все говорила, говорила, часто срываясь на крик. Посредине комнаты, на заляпанном ковре, стоял черный чемодан. Мать повернулась к отцу спиной, а ему велела уйти в свою комнату. Он вышел, закрыл дверь и стал подслушивать. Мама кричала долго. Утром она отвезла его в школу, а через несколько дней они вдвоем улетели в Ирландию. В аэропорту он до последней минуты искал глазами отца, но так и не нашел.
Новый папа, Брайан, отвозил его в новую школу в Дублине, а по вечерам учил английскому. Потом родилась Кася, и он уже сам ездил в школу и возвращался вечером домой. На автобусе, с пересадкой. Для Брайана он перестал существовать. Совсем. И через несколько месяцев к этому привык. А английский выучил уже самостоятельно.
Однажды, случайно, он наткнулся у дома на почтальона. На конверте увидел свои имя и фамилию. Прочел письмо от отца. Первое за четыре года, хотя отец писал ему каждую неделю. В тот день он не пошел в школу. А вечером, за ужином, сказал матери по-английски, чтобы слышал Брайан:
— Сегодня среда. В субботу я улетаю в Польшу. Отец пригласил меня на рождественские праздники. Мой отец. Ты его помнишь, мама? Я — помню. Отдай мне его письма.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments