Различия - Горан Петрович Страница 4
Различия - Горан Петрович читать онлайн бесплатно
Та или иная история хороша в том случае, если она о чем-то рассказывает в мельчайших подробностях, а кое о чем, по меньшей мере в той же степени, умалчивает, и читателю, так же как и писателю, остается простор для фантазии. Сказанное — это точнейшая система капилляров, вен и артерий... Однако дофантазированное гораздо важнее — это кровь, заполняющая всю систему, она течет, кипит, бурлит, проникает повсюду, снабжает и клетки мозга, и ничуть не менее важные клетки кончиков пальцев. Так же как и в любви...
Мои страдания заметил только отец Саши, сосед Таврило. Он убеждал меня, что я должен «переболеть» этим быстро. Потом, когда «заразится» душа, будет поздно. У него имелся опыт в такого рода делах, набрался его по кафанам А он, наш сосед Гайо, кафаны уважал. Он был весельчак. И любил, чтобы в кафане ему играли цыгане. Всем им предпочитая скрипача Ацу Пройдоху. Этот Пройдоха был маленьким человечком с невыразительной внешностью, с поредевшими зубами... Такой же была и его скрипка, с облупившимся лаком и сломанными колками, часто на ней не хватало струны, а смычок выглядел так, словно ему вот-вот придет конец. Тем не менее Аца Пройдоха выделялся среди других музыкантов безукоризненными платочками, которые во время игры подкладывал под подбородок. В футляре от скрипки их у него было множество. Каждый — выстиранный, отутюженный, надушенный, и при этом все разные. Он полагал, что «клиента следует уважать: каждому гостю — новый платочек». «Извольте, какой рисунок предпочитаете? Желаете в черно-белую клетку, в крапинку, в горошек, с вышивкой, с бахромой, какие ваши особо любимые цвета?» — спрашивал Ацо Пройдоха с убийственной серьезностью, словно договариваясь о концерте в зале культурного центра Коларац.
У соседа Гайо никогда не было несчастной любви, он предпочитал, чтобы Ацо Пройдоха играл ему, положив под подбородок платочек «в мелкий черный горошек».
Как я тогда читал! У меня буквально силой приходилось отбирать книгу около полуночи, потому что с утра надо было в школу. Но я, уверенный, что до меня в мире никто до такого не додумался, тайком от родителей купил в магазине электротоваров «Радиотон» четырехугольную батарейку и маленькую, самую маленькую лампочку, на фонарик у меня не было денег. Вечером я вставлял лампочку между контактами «плюс» и «минус» и продолжал читать под одеялом, задыхаясь от нехватки воздуха. Каждые десять минут приходилось высовываться и глубоко вдыхать. Потом, много лет спустя, я написал, что наш мир — это место, где всего лишь вдыхают воздух для литературы. А мир литературы — место, где чувствуют головокружение.
В тот год я был очень бледным. В ателье «Чорбич», куда мы обычно отдавали проявлять пленки, фотограф только разводил руками, оправдываясь тем, что экспозиция никуда не годится, а возможно, и с аппаратом что-то не так. И даже как-то подозрительно спросил:
— А может быть, у вас разболтался объектив?
Отец оскорбился:
— Вы понимаете, что говорите? Это же «Киев»!
Ну а потом я перестал читать. У «Чорбича» сказали: «Смотрите, смотрите, экспозиция стала гораздо лучше!»
Яркие фотографии радовали моих родителей, но их огорчало то, что я перестал брать в руки книги, даже те, которые были нужны для школы.
Теперь я только тем и занимался, что слушал пластинки. Обычные наушники были редкостью, и я купил у Любиши шумозащитные, в которые какой-то умелец встроил динамики от транзисторного приемника.
Я сфотографировался с Кепой, ударником группы «Смак». Подошел к нему после традиционного новогоднего концерта и, не веря собственным ушам, проговорил:
— Кепо, можно с тобой сфотографироваться?
Кепо был в хорошем настроении, он ответил:
— Можно.
Вообще, я довольно часто впадал в так называемые периоды чтения и потом резко выходил из них. Да и начав писать, долго отвергал мысль, что я писатель. Я до сих пор не забыл свои старые увлечения, иногда я даже надеюсь, что еще не поздно стать профессиональным фотографом или ударником в оркестре.
Должно быть, для писателя это хорошо — постоянно хотеть быть кем-то другим. В американских фильмах писатели с ранней юности твердо знают, что станут писателями. Я не вполне уверен, но мне кажется, что это значительно усложняет жизнь.
Здесь столько фотографий, придется зажмуриться и вытащить одну, примерно так, как вытаскивают конверт с именем победителя. Раздумываю, колеблюсь, тянусь за одной, вдруг передумываю, беру другую, ощупываю, не выдерживаю и подсматриваю, чуть-чуть приоткрыв глаза, замечаю, что третья, возможно, лучше... Так это и бывает в мои годы... Всего много, и самое трудное — это принять решение... Какая история достойна воспоминания? Как выбрать из этого изобилия?
И вообще, что именно в нас решает, какую фотографию вставить в альбом, рамку или медальон, а какая навеки останется лежать в коробке из-под обуви? Возможно, главную роль здесь играет забота о том, какими нас однажды увидят чьи-то глаза. Какими мы предстанем перед другими людьми.
Или же важнее, чтобы все было как есть? Как в той игре «на внимание» в развлекательных журналах, где две напечатанные рядом картинки совпадают почти во всех деталях, а задание состоит в том, чтобы найти и обвести пять, десять или двадцать пять отличий. И все это не вызывает никаких проблем, пока дело касается журнала. Однако если вы распространите практику искать и обводить различия на жизнь в целом, вас объявят ненормальным.
Так же как объявили ненормальной госпожу Панчи, которая целыми днями бродила по городу и губной помадой бесстрашно отмечала замеченную ею разницу. А началось все с того, что большими кругами цвета спелой вишни она помечала первые страницы газет, разложенных на прилавках уличных киосков, окна соседей на первом этаже, некрологи, приколотые к деревьям на бульваре, потом даже бюсты народных героев в парке (что неоднократно оканчивалось приводами в отделение милиции). Совсем уж серьезно все стало с тех пор, как муж госпожи Панчи начал просыпаться по утрам испачканным помадой, потому что жена по ночам разрисовывала карминовыми кругами его лицо. «Умывайся, умывайся... Все равно не поможет, ты давно уже не тот человек, за которого я выходила замуж», — приговаривала она, пока муж приводил себя в порядок.
Но и эти «различия» могли бы остаться предметом чисто семейных разногласий, если бы госпожа Панчи не начала подкрадываться на улице к прохожим и, незаметно достав из сумочки «патрон» с губной помадой, помечать растерявшихся людей прямо у всех на глазах, губя их репутацию цветом спелой вишни. Сопровождая свои художества восклицаниями: «Неужели вы думали, что я ничего не заметила! Одно говорите, другое делаете! Полагали, от меня можно что-то скрыть!»
А после того как она учинила подобное над одним политиком — он был председателем то ли какого-то местного совета, то ли комитета, то ли чего-то еще в таком роде, — пояснив, что его «даже случайно нельзя принять за человека», ее отправили на освидетельствование в психиатрическую клинику. Откуда она никогда не вышла. Умерла она как-то утром, нагая, вся покрытая слоем помады, возможно, всю ночь обводила кружочками различия, начав с собственных губ, а затем спиралями переходя на щеки, лоб, шею, грудь и дальше, покуда на ее теле не осталось свободного места.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments