Возвращение - Дзиро Осараги Страница 4

Молодой хозяин, которого звали Е, вошёл в дверь этого строения и позвал: «Сэнсэй!».

Сквозь стёкла окон виднелось море, и казалось, что внутри никого не было. Однако из самой дальней комнаты раздался голос. Е прошёл в неё, и ему навстречу поднялся человек, который сидел в кресле на веранде, обращённой к морю.

— К вам пришёл гость. Японский морской офицер, — сказал Е по-английски. Е вновь посмотрел на визитную карточку, и хотя он был китайцем, не знал многих иероглифов, тем более употребляемых в написании японских имён.

Поднявшийся с кресла человек молча подошёл к Е и взял визитную карточку. Он был одет в длинный китайский халат бледно-голубого цвета, который скрывал удивительно крепкую для южного китайца комплекцию. Лицо его было бледное и круглое. В целом он производил впечатление состоятельного человека с мягкими манерами. Хотя он и выглядел молодым, ему было около пятидесяти.

При взгляде на визитную карточку кровь прилила к его лицу, и его кожа стала как у ребёнка красивого малинового цвета.

— Не беспокойтесь, — сказал он на свободном английском языке. — Это мой старый друг. Видимо, он прочитал письмо, которое я ему написал недавно, и приехал навестить меня. Он один?

— Я не знаю, — ответил Е со всё ещё выраженным беспокойством на лице.

— Интересно, сопровождает ли его кто-нибудь? Я хочу встретиться только с тем, чьё имя на визитной карточке. Господин Е, вы не могли бы передать ему это. Если с ним есть ещё кто-то, то пусть подождёт снаружи, а его проводите, пожалуйста, сюда…

— Конечно, хорошо.

Когда молодой хозяин вышел, мужчина вновь внимательно рассмотрел визитную карточку. Его обычно мягкое лицо резко изменилось. Чтобы подавить возбуждение, он подошёл к окну и стал смотреть на залитое солнцем море. При приливе море доходило до каменных ступеней, которые составляли фундамент дома, но сейчас был отлив, и у берега обнажились грязные пятна дна. Огромное дерево, растущее во внутреннем дворике, протянуло через крышу строения свои ветви, тропическая листва которых закрывала окно от палящих лучей солнца. Сквозь неё море даже днём казалось тёмно-зелёным. В комнате было полутемно и прохладно, в ней стояла простая китайская кровать, сундук, на полке виднелось несколько томов европейских книг.

Послышались шаги капитана Усиги; он пересёк внутренний дворик и остановился перед входом в комнату. Стоящий на веранде человек обернулся, и его глаза встретились с проницательным взглядом Усиги.

— Мория, это ты, живой?! — воскликнул Усиги.

Мория молча улыбнулся и продолжал смотреть на Усиги.

— О, это ты, — прошептал он, и в его голосе прозвучало странное одиночество…

— Давно я не встречал человека, который бы меня так называл. Сколько же лет мы не виделись. Но ты, кажется, не забыл моё имя.

— Твоё письмо явилось для меня неожиданностью. И я не сразу понял, от кого оно, так как имя было написано латинскими буквами — Кёго Мория. Кто же это, думал я.

— Самое главное, ты хорошо выглядишь. Однако, Усиги, ты уже капитан 1-го ранга…

— Похоже, что да, — засмеялся Усиги. — Однако как ты здесь оказался?

— Где бы ты ни встретил человека без гражданства, подобного мне, удивляться этому нечего. Однако даже я сам удивлён в этот раз. Я приплыл из Суматры и только в Сингапуре узнал, что началась война. При подходе к Сингапуру нам навстречу из порта выходил «Принц Уэльский», и даже тогда я не знал о войне. Высадившись на берег, я волей-неволей так и застрял в Сингапуре. Японские бомбардировщики пролетали над головой. Я предполагал, что это были самолёты морской авиации, но это отнюдь не вызывало хорошего чувства.

— Да, Мория. И ты мог бы быть в одном из них, — сказал капитан.

— Нет, это не приходило мне в голову. Я скорее думал о своей жизни, о том, что могу погибнуть под бомбами императорской морской авиации. Ведь судьба любит посмеяться над тобой.

— А зачем ты приехал в Сингапур?

— Чтобы сесть на корабль, идущий назад в Европу. Видишь, что из этого получилось, — и на его мальчишеском лице появилась горькая усмешка.

— Затем армейские отряды захватили Сингапур. И вот я встречаю на улице японских солдат, это я, который поклялся никогда до самой смерти не общаться с японцами. Если бы это были профессиональные солдаты, то я, отвернувшись, просто прошёл бы мимо. Но это были молодые парни, невинные и беспомощные как дети. Было просто больно смотреть на них, было такое чувство, как будто меня насильно вернули в Японию, в которую я не хочу возвращаться. Даже что-то хуже…

— Ты разговаривал с кем-нибудь из них?

— Да, но не как Кёго Мория, а как иностранец, говорящий по-японски. И они в отличие от японцев, которых можно встретить где-нибудь в Европе, не пытаются назойливо тебя допрашивать. Иногда я слышал трагические истории. Какую ужасную войну начала Япония. Ты так не думаешь?

При этих словах лицо даже старого друга капитана Усиги окаменело, и он ничего не ответил. Своим молчанием Усиги как бы упрекнул Мория, ибо тот должен знать, что военный человек действует в соответствии с приказами начальства.

— Если бы я был сейчас в Европе, то более спокойно относился к судьбе своей родины. Однако совершенно случайно я оказался в Сингапуре, где я всё время наталкиваюсь на японских солдат и иногда разговариваю с ними. В этом и разница. Тяжёлое испытание. Япония проиграет эту войну. Ты так не думаешь?

Капитан Усиги горько усмехнулся.

— Я не могу ничего сказать. Давай прекратим разговор об этом…

— Да, да. Я был груб. Более того, я уже и не японец.

— Послушай, ты не думал вернуться на флот? По крайней мере, тебе будет, где умереть. Я думаю, для этого есть способ. Поэтому я и здесь.

— Я воспринимаю это как проявление дружеских чувств. Но неужели императорский флот зашёл так далеко, что может вновь принять человека, который растратил и присвоил казённые деньги, а затем скрылся за границей.

— Даже ты не имеешь права так говорить, — лицо капитана Усиги покраснело от гнева, но он сразу взял себя в руки.

— Я слышал об обстоятельствах этого дела и полагаю, что ты не настолько виновен. Зная твой характер, я чувствую, что ты один взял всю ответственность на себя. Ведь это так, Мория?!

— Ты хочешь мне посочувствовать, — спокойно сказал Мория. — Это не нужно. Прожив более десяти лет за границей, я потерял подобные сентиментальные чувства. Я уподобился еврею. Честно говоря, разговаривая с тобой, я испытываю чувство растерянности. Трудно говорить, когда в чём-то наталкиваешься на несовместимость. Это относится и к воспоминанию о прошлом. Ты, Усиги, был в своё время прямолинейно воспитан, и я, только сделав поправку на это, сознаю, что ты остался честным военным. Во-первых, ты намерен рано или поздно умереть в этой войне. И твоя готовность это не только решимость военного. Ты понимаешь, что происходит, и предвидишь поражение…