Река Найкеле - Анна Ривелотэ Страница 4

Бланка Нэгра в садовом креслице красит ногти на ногах при свете луны. Она думает о лотерее, в которую только что выиграла шелковое кашне Сергея Леопольдовича. Сергей Леопольдович, обеспокоенный внезапным исчезновением места, в которое привык прятать свой нос, пытается спрятать бесприютный нюхательный орган то в музыкальной шкатулке, то в аптечке. На его песочных часах с кукушкой как раз без четверти одиннадцать, когда поздно подавать утренний кофе. Кукушка вяло ковыряется в песке, ей не прикольно всухомятку. Кукушке одиноко: ее птенцы Тамара и Перепасов остались в чужих гнездах. Тамара убирает в карман фартука чаевые, которые дал ей Перепасов. Она и он разнояйцевые близнецы, вылупившиеся в разное время из разных яиц в разных местах; они совершенно не похожи и потому никогда не узнают друг друга. Перепасов мечтает о Памеле Андерсон. В его мечтах голая Памела, заросшая до самых глаз, стоит с мачете в саду под луной, бешено вращая зрачками. В миг, когда мачете с аппетитным хрустом вонзается в полированную лысину Бланки Нэгры, семя мысленно бьет Перепасову в голову и из его ноздрей вырывается синеватый пороховой дымок. Бланка Нэгра валится на бок, как сноп, вместе с плетеным креслицем, кисточкой в правой верхней руке и недокрашенными шестью ноготками на самой маленькой ножке. Памела, урча, лакомится мозгом. Тотчас Сергей Леопольдович находит шелковое кашне нетронутым за бачком в туалете. Кукушка роняет поздние слезы в песок. Песок намокает и перестает течь. Время в доме Сергея Леопольдовича навсегда останавливается. Тамара зовет метрдотеля; вдвоем они уносят Перепасова в подсобку и крадут из его карманов деньги, документы, ценные бумаги и ювелирные украшения. Все в мире взаимосвязано.

* * *

Когда-то я работала в ночном ресторане официанткой. Сижу как-то на работе, пациентов никого, поэтому прямо в зале, за столиком. Заходит незнакомый мужчина, молодой, нарядный, эффектной наружности. Просто принц какой-то. Спрашивает у меня про кого-то из музыкантов. Я говорю, нет их еще. В восемь придут. И он уходит. Потом возвращается и кладет передо мной на стол конвертик. И снова уходит. Я конвертик открываю, а там красивое такое приглашение на новогодний бал. Собственно, Новый год-то уже прошел, но есть же еще старый Новый год. Была я тогда молодая и горячая, поэтому мне страсть как захотелось на бал. С принцем потанцевать, опять же. Вернулась я домой с работы и девчонкам говорю: такие дела. Ажиотаж начался, надо же все до мельчайших деталей продумать, чтобы и наряд, и карета, и хрустальные туфельки. Готовились тщательно. Я не поленилась в сорокаградусный мороз поехать в магазин за… боа, короче, из перьев, белое мне понадобилось. Светка договорилась с единственным знакомым, у которого был автомобиль, что он меня привезет в Дом художника, где бал, а в полночь заберет. Чтобы не переобуваться там во всякие сапоги-рейтузы, как простые смертные, а впорхнуть и выпорхнуть во всем великолепии.

И вот в назначенный день я надеваю белое платье. Белое боа. Чулки. Туфельки на высоченных шпильках. Парик а-ля сайгонская проститутка, потому как лысая совершенно. Беру длинный черный мундштук и шитую бисером сумочку. Подхожу к зеркалу и обнаруживаю, что сквозь платье просвечивают черные трусы. Ну, что делать. И тут Света вспоминает, что есть у нее в заначке замечательные новые белые трусы, которые как раз сейчас мне подойдут. И предупреждает со смехом, что после двенадцати они в тыкву превратятся. Я надеваю трусы, а внизу у подъезда уже автомобиль «Ока» копытом бьет.

В общем, привозят меня на бал. Я вхожу, а там… все по правде. Высокая мраморная лестница, ливрейные лакеи, куча залов, тьма народу. Принц меня встречает, ведет, все показывает. В одном зале танцуют, в другом выпивают и закусывают, в третьем слушают, как приглашенный артист исполняет сочинения господина Вертинского, в четвертом лежат на подушках, пьют кофе со сладостями и смотрят восточные танцы и так далее. Я сияю, как медный пряник, потому как сразу понятно, что самая красивая. Культурно провожу досуг до половины двенадцатого. Потом принц мне говорит, что вот сейчас в полночь будет шампанское, а потом все пойдут в танцевальную залу, и там меня произведут в королевы бала. А время-то поджимает. Я ему говорю: нет, не могу я быть королевой, ибо карета приедет за мной. Он говорит: очень жаль. Приносят огромную, высотой примерно метр, бутылку шампанского, разливают всем гостям, потолок разверзается, и оттуда начинают сыпаться воздушные шарики. Я выпиваю свой бокал, со всеми прощаюсь, мол, не провожайте, и выхожу на лестницу. И слава богу, что никто провожать не пошел. Потому что от волнения на лестнице я споткнулась и навернулась так, что парик в одну сторону, боа в другую. Летела кувырком до самого низа, как в мультиках, и по пути думала, что сломаю красивые свои ноги. Но все обошлось. Села в автомобиль «Ока» и через час была дома. Девчонки не спят, меня ждут, чтобы я им про бал рассказала. Я рассказываю, а сама переодеваюсь в домашнее. А Светка меня спрашивает: а синяки откуда? Говорю, так мол и так. А она мне серьезно: значит, все-таки трусы в тыкву превратились…

* * *

Купила на распродаже «Прирожденных убийц» за тридцать рублей. Старье, конечно. А когда этот фильм был супермодным и вообще культовым, находились люди, которые его не смотрели. Отсталые потому что. А ведь выросло уже целое поколение людей, которые не смотрели его совсем по другой причине. Просто в девяносто четвертом им было по десять лет, и им было не до прирожденных убийц. Так вот, эти люди уже переженились и нарожали других людей. А я все еще считаю, что «Прирожденные убийцы» — это жутко модно. И «Криминальное чтиво». И «Десперадо». Я влюблена в двадцатый век. Я буду жить жизнью консервированной говядины на забытом стратегическом складе. Я не испорчусь — в совке консервы делали на совесть, — но уже никому не пригожусь. Для таких, как я, изобрели целые радиостанции. Там днем и ночью играют песни, которые кажутся мне жутко модными. Просто невероятно, как быстро заканчиваются те самые десять лет, за которые нужно успеть все. Но это так, очередная порция нытья.