Sacre Bleu. Комедия д’искусства - Кристофер Мур Страница 4

— Винсент Ван Гог умер, — произнес Люсьен.

— Ой. — Анри уронил руку, воздетую для пущей убедительности. — Тогда я лучше надену штаны.

— Да, — подтвердил Люсьен. — Так будет лучше. Я подожду тебя внизу.

Он не собирался этого делать, но, увидев, каким стало лицо Анри, понял, что своим известием сделал с ним то же самое, что с ним сделала продавщица. Так в мироздании открывается ловушка, в которую уже провалился Винсент.

* * *

Спустившись к шлюхам дожидаться друга, Люсьен встревожился. В салоне в это время суток их было всего три (по вечерам дом терпимости терпел, вероятно, около тридцати), но все они сидели вместе на одном круглом диване, и Люсьен опасался, что не подсесть к ним будет невежливо.

— Bonjour, — поздоровался он, садясь. Девицы в красном неглиже, указавшей ему верный путь, теперь не было — вероятно, она уже развлекала клиента где-то наверху. А эти трое для Люсьена были новенькими — по крайней мере, он надеялся, что они таковы. Две — постарше него, несколько подержанные, каждая — своего ненатурального оттенка рыжего. А третья — моложе, но очень круглая и светловолосая, смотрится как-то клоунски: волосы собраны в узел на макушке, губы толстые и красные, наведены так, что будто бы она их удивленно пучит. Но никто их этой троицы, похоже, ничему удивляться был уже не способен.

— Друга жду, — пояснил Люсьен.

— Я вас знаю, — сказала округлая блондинка. — Вы месье Лессар, булочник.

— Художник, — поправил ее Люсьен. Черт побери. Анри привел его сюда два года назад, когда он мучился от безнадежно разбитого сердца, и хотя в загадочной дымке бренди, абсента, опия и отчаянья Люсьен не помнил ни шиша, очевидно, с округлой клоунессой он все же свел знакомство.

— Ну да, художник, — кивнула блондинка. — Но работаете булочником, да?

— Всего месяц назад я продал две картины, — сказал Люсьен.

— А я вчера вечером отсосала двум банкирам, — ответила шлюха. — Значит, теперь я биржевой маклер, нет?

Одна шлюха постарше ткнула блондинку локтем в плечо и мрачно покачала головой.

— Извините. О делах вы не хотите разговаривать. А вы наконец смирились с тем, что вас та девушка бросила, по которой вы все плакали? Как бишь ее звали? Жозефин? Жанн? Вы про нее всю ночь выли.

— Жюльетт, — ответил Люсьен. «Ну где же Анри и почему так долго? Ему ж только одеться, а не картину писать».

— Да-да, Жюльетт. Ну и как у вас с этой потаскухой — всё?

Еще тычок локтем, на сей раз — от второй шлюхи и под ребра.

— Ай. Сучка. Я же просто интерес выказываю.

— У меня все прекрасно, — ответил Люсьен. Прекрасно все у него не было. А от мысли, что он мог искать утешения с телом этого грубого животного, становилось еще менее прекрасно.

— Дамы, — крикнул с лестницы Тулуз-Лотрек. — Я вижу, вы уже познакомились с моим другом месье Люсьеном Лессаром, монмартрским художником. — Он шагал по ступеням, налегая на трость и останавливаясь при каждом шаге. Иногда ноги у него болели сильнее обычного — например, когда он выходил из запоя.

— Он тут уже бывал, — сказала грубая клоунесса.

Анри, должно быть, заметил тревогу на лице Люсьена, потому что произнес:

— Расслабься, друг мой. Ты был пьян в стельку и весьма печален, чтобы насладиться чарами здешних дам. А посему остаешься столь же чист и девствен, как в день своего рождения.

— Я не…

— Не стоит, — перебил Анри. — Я же остаюсь твоим верным защитником. Прошу меня простить за эту задержку. Похоже, башмаки мои ночью куда-то улизнули, пришлось занять другую пару.

Достигши подножия лестницы, он поддернул штанины — на ногах у него были женские ботинки на кнопках, на вид — несколько крупнее, нежели привычно видеть на стильных женщинах. Хоть Анри и был низкоросл, непропорционально малы у него были только ноги — из-за детской травмы (ну и того, что родители его были двоюродными братом и сестрой); все остальные же детали у него были вполне мужских габаритов.

— Это мои ботинки, — сказала округлая блондинка.

— Ах, так и есть. Я договорился с мадам. Люсьен, не пора ль нам? Полагаю, нужно пообедать. Возможно, я не ел несколько дней. — Он козырнул шлюхам. — Adieu, mesdames. Adieu.

Люсьен вышел вместе с ним, и они миновали вестибюль и ступили на яркое солнце. Анри слегка покачивался на высоких каблуках.

— Знаешь, Люсьен, мне очень трудно возненавидеть шлюху, но вот этой блондинке — ее зовут Дешевка Мари — удалось вызвать мое неудовольствие.

— Ты поэтому ботинки у нее украл?

— Ничего подобного я не делал. Несчастное существо, пытается пробиться…

— Я твои башмаки вижу. Они у тебя под сюртуком, заткнуты за пояс.

— Отнюдь. Это мой горб — прискорбное следствие моего королевского происхождения.

Когда они сходили с тротуара, направляясь через дорогу, один ботинок выпал из-под сюртука Анри и шмякнулся на брусчатку.

— Она же была к тебе недобра, Люсьен. А я такого не потерплю. Купи мне выпить и расскажи, что стряслось с нашим бедным Винсентом.

— Ты же сказал, что не ел несколько дней.

— Ну, тогда угости меня обедом.

* * *

Обедали они у окна «Дохлой крысы» и разглядывали прохожих в ярком летнем платье, а Тулуз-Лотрек всеми силами старался не стошнить.

— Быть может, коньяку, чтобы желудок успокоился? — предложил Люсьен.

— Превосходная мысль. Но, боюсь, ботинкам Дешевки Мари конец.

— C’est la vie, — вздохнул Люсьен.

— Мне кажется, от кончины Винсента у меня расстроилась конституция.

— Объяснимо, — сказал Люсьен.

Его трапеза, наверное, тоже преобразилась бы фонтанами рева всех цветов и оттенков, наложи он свою скорбь по скончавшемуся другу на трое суток беспробудного дебоша, как Анри. Они оба ходили в студию Кормона, бок о бок писали и рисовали там, пили, смеялись и спорили о теории цвета в разных кафе Монмартра. Анри как-то вызвал на дуэль человека, оскорбительно отозвавшегося о работе Винсента, — и убил бы его, если б не был слишком пьян для поединка.

— Я был у Тео в галерее лишь на той неделе, — продолжал Люсьен. — Тео сказал, что Винсент пишет как бесноватый, в Овере ему нравится и работается хорошо. Даже доктор Гаше считает, что он излечился после своего срыва в Арле.

— Мне нравилось, как он думал о цвете и работе кистью, но вот с эмоциями у него всегда был перебор. Если б он мог себе позволить пить больше…

— Не думаю, что ему бы это помогло, Анри. Но почему, зачем? Он прекрасно работал, Тео покрывал все его расходы…

— Женщина, — ответил Тулуз-Лотрек. — Когда все пристойно уляжется, надо будет заглянуть к Тео в галерею, посмотреть последние картинки Винсента. Могу спорить, все дело в женщине. Никто не кончает с собой, если у него не разбито сердце. Тебе-то наверняка это известно.