Лужок Черного Лебедя - Дэвид Митчелл Страница 4

* * *

В чаще только один дом, поэтому его так и называют — Дом в чаще. Там живет какая-то старуха, но я не знаю, как ее зовут, и никогда ее не видел. У дома четыре окна и труба, совсем как дети обычно рисуют домик. Его окружает кирпичная стена в мой рост, а одичавшие кусты вымахали еще выше. Когда мы играем в войну в лесах, то держимся подальше от этого дома. Не потому, что про него ходят рассказы с привидениями. Просто эта часть леса не очень хорошая.

Но сегодня утром дом выглядел таким приземистым и запертым, что я решил: похоже, там больше никто не живет. Кроме того, я уже до того хотел в туалет, что чуть не лопался, а в такие моменты забываешь об осторожности. Так что я помочился на заиндевелую стену. Я только закончил выводить свой автограф парящей желтой струей, как с тихим взвизгом открылась ржавая калитка и оттуда возникла бабка с кислым лицом времен черно-белого кино. Она просто так стояла и смотрела на меня.

У меня струя пересохла.

— Боже мой! Извините!

Я застегнулся, бормоча извинения — сейчас меня с землей смешают. Если бы моя мама застала мальчишку, писающего на нашу изгородь, она бы с него кожу содрала заживо, а тело пустила бы на компост. Любого мальчишку, включая меня.

— Я не знал… не знал, что тут кто-то живет.

Кисломордая бабка продолжала на меня пялиться.

Мои штаны пестрели брызгами мочи.

— Мы с братом родились в этом доме, — сказала наконец бабка. Шея у нее была дряблая и морщинистая, как у ящерицы. — И не собираемся никуда переезжать.

— О… хорошо… — я все еще не был уверен — вдруг она сейчас откроет огонь.

— Какие вы, юнцы, шумные!

— Извините…

— Очень неосторожно с вашей стороны было разбудить моего брата.

У меня от ужаса склеился рот.

— Там было много народу, не только я. Честное слово.

— В иные дни мой брат любит юнцов. — Бабка смотрела не мигая. — Но в такие дни, как сегодня, они его приводят в ярость, о да.

— Простите, мне очень жаль, я уже сказал.

— Ты еще пожалеешь, если мой брат до тебя доберется, — с видимым отвращением произнесла она.

Тихие звуки стали чрезмерно громкими, а обычно громких звуков стало совсем не слышно.

— А он… э… где-то здесь? Сейчас? Ваш брат, то есть?

— Его комната осталась точно в том же виде.

— Он что, болен?

Она как будто не слышала.

— Мне пора домой.

— Ты еще пожалеешь, еще как пожалеешь, — она обильно сплюнула, как делают старики, чтобы слюна не текла изо рта, — когда лед треснет.

— Лед? На озере? Он крепкий как не знаю что.

— Вы всегда так говорите. Ральф Бредон так говорил.

— Кто это?

— Ральф Бредон. Мальчишка мясника.

Что-то тут было очень не так.

— Мне правда нужно домой.

* * *

Обед в доме по адресу «дом 9, улица Кингфишер-Медоуз, Лужок Черного Лебедя, графство Вустершир» состоял из хрустящих-блинчиков-с-ветчиной-и-сыром марки «Финдус», жареной рифленой картошки и брюссельской капусты. Брюссельская капуста на вкус как свежая блевотина, но мама сказала, что я должен съесть пять штук, а то не видать мне карамельного пудинга «Ангельский восторг». Мама говорит, что не потерпит подросткового бунта за обеденным столом. Еще перед Рождеством я спросил, какое отношение к подростковому бунту имеет то, что я не люблю брюссельскую капусту. Мама велела мне перестать строить из себя «умника-отличника». Мне бы заткнуться, но я обратил ее внимание на то, что папа никогда не заставляет ее есть дыню (которую она ненавидит), а она не заставляет папу есть чеснок (который ненавидит он). Она взбесилась и отправила меня в мою комнату. А когда папа пришел с работы, то еще и прочитал мне лекцию про наглость.

И карманных денег я в ту неделю тоже не получил.

В общем, в этот раз за обедом я порезал свою брюссельскую капусту на мелкие кусочки и наплюхал сверху побольше кетчупа.

— Папа?

— Да, Джейсон?

— Если человек утонет, что случится с его телом?

Джулия закатила глаза, как Иисус на кресте.

— Мрачноватая тема для обеденного стола, ты не находишь? — Папа прожевал положенный в рот кусок хрустящего блинчика. — А почему ты спрашиваешь?

Про замерзший пруд лучше было не упоминать.

— Ну, в этой книжке, «Полярные приключения», там два брата, Хэл и Роджер Ханты, и за ними бегает нехороший человек по имени Кэггс, и он проваливается в…

Папа жестом остановил меня.

— Ну, я так думаю, что Кэггса съели рыбы. Обглодали дочиста.

— А что, в Арктике есть пираньи?

— Любые рыбы съедят что угодно, лишь бы достаточно мягкое. Но имей в виду, если бы он свалился в Темзу, его тело вскоре выбросило бы на берег. Темза всегда отдает своих мертвых, это точно.

Мой обходной маневр был завершен.

— А если он, например, провалится через лед в озеро? Что с ним тогда будет? Может, он так и останется… замороженным?

— Ма-а-ама! — пропищала Джулия. — Тварь нарочно изгаляется, когда мы едим.

Мама свернула салфетку трубочкой.

— Майкл, к Лоренцо Хассингтри завезли новую кафельную плитку.

(Моя сестра, жертва аборта, победоносно ухмыльнулась мне в лицо.)

— Майкл?

— Да, Хелена?

— Я подумала, что, может быть, у нас получится заглянуть в салон к Лоренцо Хассингтри по дороге в Вустер. У него новые плитки. Просто исключительные.

— Без сомнения, Лоренцо Хассингтри заломит за них исключительную цену, из соображений гармонии.

— Нам все равно платить за работу, так почему бы не сделать все как следует? Мне уже стыдно перед людьми за нашу кухню.

— Хелена, с какой стати…

Джулия иногда раньше папы и мамы успевает учуять их ссору.

— Можно выйти из-за стола?

— Милая, у нас карамельный пудинг на десерт. «Ангельский восторг»! — Кажется, мама по-настоящему обиделась.

— Да-да, просто объеденье, но можно я съем свою порцию вечером? Меня ждут Роберт Пил и просвещенные виги. И вообще, Тварь мне весь аппетит отбил.

— Аппетит тебе отбили шоколадные конфеты, которые вы с Кейт Элфрик жрете коробками, — парировал я.

— А куда, интересно, девался шоколадный апельсин? А, Тварь?

— Джулия! — мама вздохнула. — Пожалуйста, не называй так Джейсона. В конце концов, у тебя только один брат.

— На одного больше, чем нужно, — заявила Джулия и встала.