Дети белых ночей - Дмитрий Вересов Страница 4

Потом он встал. Сжимая в потном кулаке кольцо, направился к статуе. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. Он остановился перед мраморной фигурой, постоял и вдруг резким движением набросил ей на палец кольцо. Кольцо как будто ожидало этого. Оно легко легло на палец и, казалось, намертво приросло к нему. Бенвенуто, не веря глазам своим, попытался снять кольцо. Но не смог. Его красивое лицо исказила гримаса, и он плюнул на окольцованный мраморный пальчик. Это все, что он смог.

– Марио! Марио! Люди! Марио! Вот дьявол! Дьявол! Дьявол! Уберите ее с глаз моих!

* * *

– Все ли у тебя готово, братец?

– Готово, ваша светлость.

– Ящики, значит, вскроешь, боковины отнимешь. И чтоб к девяти утра прислал за мной. Да насчет кофею не забудь распорядиться. Гостей много будет.

– Слушаю-с. А...

– Нет! На Стрелку я поеду сам.

– Волнения б только не было, ваша светлость.

– Управитесь! – приказным тоном объявил Юрьев и вышел.

Николай Леонидович – смотритель Летнего сада – опустился на стул и просидел несколько минут, опустив плечи, глядя в никуда. Затем, кряхтя, поднялся и пошел по Дворцовой аллее к старой петровской пристани. На пристани его помощник Ерофеев с бригадой плотников сооружали подъемное устройство. Нынче ночью им предстояло принять и поднять груз из Италии – шесть больших ящиков со скульптурами.

– Все ли у тебя готово, братец?

– К ночи управимся, лишь бы волны не было...

– Управишься, Ерофеев, а то граф с нас все шкуры посдирает. Ужо пообещал. И чтоб к семи у Грота все стояло. И чтобы чисто было. Сам буду в восемь. Прощай.

Наступила белая ночь. К часу Ерофеева разбудил бригадир плотников: «Баржа на подходе». И верно, с Невы в Фонтанку баркасом верповали плоскую баржу с ящиками на палубе. Ее подвели под стрелу и пришвартовали. Старшина гребной команды баркаса, выбравшись на берег, спросил старшего. Плотники указали на Ерофеева.

– Осмелюсь доложить, ваше благородие, прибыл с командой в помощь.

– Пусть матросы помогут поднять, а ты иди со мной.

Они подошли к Гроту, и Ерофеев объяснил, как и где надлежит ящики расставить. Затем они вернулись к пристани, где плотники и матросы с помощью стрелы и всех известных им матерей поднимали первый ящик. Удачно. К ящику по бокам пришили по брусу и, взявшись по трое за каждый конец, понесли к Гроту. Там брусья оторвали. Операцию повторили еще пять раз. Последний ящик всетаки стукнули при подъеме. Ерофеев чуть голос не сорвал, матеря уставших людей. А плотникам еще надо было разобрать стрелу и вскрыть ящики. И матросикам надо было отбуксировать баржу в порт. Ну, потом-то все было обыкновенно: содрали крышки, выбрали опилки и унесли их в специальный для опилок амбарчик. Затем сняли распорки, отняли стенки и собрали остатки опилок. Ерофеев выдал бригадиру деньгу и остался один среди закутанных в мешковину каменных изваяний.

Уже светало, и надо было торопиться. Ножом он срезал завязки и освободил скульптуры от тряпок. Открывшееся зрелище повергло Ерофеева в тихий восторг. Шесть белоснежных, розовеющих в лучах утреннего солнца флорентийских красавиц предстали пред очи тверского мужичка. Оставшиеся лежать у подножий статуй скомканные полотнища мешковины казались ему сброшенными лягушачьими кожицами. И не ведающие стыда белые девы обнажили свои прелестные свежести. Оцепенение Ерофеева нарушил луч солнца, осветивший голову одной из статуй. Тот вспомнил, что надо торопиться, и бросился складывать куски мешковины.

Нет, ему не показалось: на палец одной статуи было надето кольцо. Серебряное, с камнем. В саду было множество статуй, но ни у одной из них на пальцах не было никаких украшений, кроме разве что мраморных. Это Ерофеев знал точно. Первым делом он попытался снять кольцо. Безуспешно. Он замер, соображая, что дальше-то делать. Его осенило: это же тот ящик, что стукнули. Ага. И тут рукояткой ножа он сам стукнул по изящному пальчику. Пальчик откололся и упал на гравий. Искра потухла. Он поднял его и сунул в карман. Быстро собрал мешковину в рулон, обвязал и оттащил к опилочному амбарчику.

Там он расколотил мраморный обрубок и смешал крошки с опилками. Мол, само так случилось. Бухнулся на мешковину, перевел дух и почувствовал, как его трясет. Успокоившись маленько, стал прикидывать, что сделать с кольцом. Продать, так узнают, да и в секретную канцелярию... Нет... Закопать разве... А на што?.. Отдам жене, подарю. Скажу, мол, за работу справную награда вышла. Да прикажу не хвастать! Добро.

Кому и вышла награда, так это графу Юрьеву. Работа Альдоджи понравилась двору. Его попытали – где, мол, сам маэстро. На что граф чистосердечно ответил, что приглашение передал ему лично и вестей оттуда пока не получал. Мало ли что могло случиться. Вот ведь отвалился пальчик по дороге... Ну мало ли что.

Жена Ерофеева не шибко обрадовалась подарку – поняла, что носить это кольцо не будет никогда. Но приняла, ничего худого не сказала. Упрятала его в свою шкатулку и старалась не вспоминать. А по осени внезапно скончалась.

Когда обряжали, Ерофеев достал кольцо и попросил надеть его на палец усопшей. «Зачем это, дурень? – сказали ему бабки.– Оставь-ка на память. Наследством будет». Так и прожил он жизнь с этим «наследством» и памятью о той белой ночи.