Гринвичский меридиан - Жан Эшноз Страница 4

Итак, Вера лежала на кровати в своей спальне, когда заверещал телефон.

Поскольку провод был довольно длинный, аппарат частенько относили в ванную, на другой конец коридора. Вера прошла по коридору.

Ванная комната была явно великовата. Высокий потолок, блеклые стены с серыми разводами. Телефон притулился в неустойчивой позиции на краешке раковины. Здесь, вблизи, он не просто верещал, он прямо-таки разрывался от звонков, которые вылетали из него яростными залпами и, казалось, грозили вот-вот нарушить его опасное равновесие. Вера присела на бортик ванны.

— Это я, Поль, — объявил аппарат.

— Да, я слушаю, — ответила Вера.

— Я звоню просто так, — дипломатично сообщил Поль.

И тут же разразился нескончаемым потоком речи. Вера слушала рассеянно, вполуха. Освещение в ванной было тусклое; в полутьме ее накрашенные веки выглядели черными. Она отвечала односложными поддакиваниями, растягивая их елико возможно. Когда наступал ее черед говорить, она быстро водила глазами — можно сказать, стреляла ими — из стороны в сторону. Глаза у нее были большие. Она походила на Дороти Гиш, сестру Лилиан [4].

Сегодня Поль звонил уже третий раз. Он был настойчив. Его голос проникал в ухо Веры как подобие сухого питания, обезвоженного, замороженного и превращенного в тоненький бежевый жгутик. Он говорил не умолкая, так, что ей не удавалось выделить отдельные звуки или хотя бы вдохи и выдохи в сплошном тумане его длинных фраз, перегруженных отступлениями, инверсиями, эллипсисами, отсылками, поправками и перечислениями, которые доносил до нее, невзирая на этот туман, телефонный провод, сам по себе черный, эластичный и скрученный спиралью. Вера забавлялась тем, что свободной рукой растягивала эту спираль, отпускала и даже завязывала в узел, чтобы еще больше усложнить речь Поля.

Она глядела на ванну, полную неслитой остывшей воды. Хорошо бы швырнуть туда Поля — прямо в одежде, со всеми его словами, чтобы они вместе размокли там, размякли, разбухли и преобразились, как те бумажные восточные цветы, которые вода высвобождает из бесформенного, съеженного темного кокона, после чего они, распустившись во всей своей яркой красе, плавают в глубине сосуда...

«Боже, до чего бородатое сравнение!» — огорченно подумала она.

— Поймите, для меня это исключительная ситуация, — говорил тем временем Поль. — Обычно я скорее скрытен и сдержан.

Вера сняла с аппарата отводную трубку, тяжелую и черную, какой ей, впрочем, и полагалось быть, и начала раскачивать ее на проводе над ванной; провод медленно выскальзывал из ее пальцев, и трубка в конце концов почти коснулась мыльной поверхности. Вера подумала: не опасно ли окунать ее в жидкость? Что если электрический ток внезапно пронзит воду, воздух и ее саму ослепительно-белыми разрядами? Она представила себе, как падает, парализованная, в ванну, где серая вода тут же забурлит, затрясется, загудит, точно взбесившийся флиппер или старый транзистор, включенный на полную катушку; а Поль все продолжал кричать в телефон:

— Я очень хочу вас увидеть!

Вера положила параллельную трубку и окунула руку в воду. Вообще-то она предпочитала душ, а не ванны. Под душем она яснее ощущала, как струи обтекают и массируют ее тело, как оно превращается в границу между двумя водами — той, что течет сверху, и той, что уходит вниз, как оно становится посредником, промежуточным звеном в сложном лабиринте проточной воды, скрытно питающем города и веси.

— Только не сегодня вечером.

Она произнесла это настолько твердо, словно и впрямь серьезно обдумывала этот вопрос, тогда как мысленно уже неслась в потоке воды, готовая целиком раствориться в ней, попасть в трубы, а оттуда растечься по всей земле, сея ужас своим нежданным появлением из кранов, потрясая толпу взлетом струй гейзера или фонтана; под конец она с удовольствием перевоплотилась в капельки, бегущие из садовых леек, чтобы напоить фрукты, цветы и овощи.

— Я вас не слышу, — сказал Поль.

— Да я ничего и не говорю.

— Где вы находитесь?

— В ванной. Сижу на краю ванны.

И уточнила, по его просьбе, что ванна эта снабжена ножками, стенками, дном, сточным отверстием и кранами. Он хотел знать абсолютно все, даже то, что и слова доброго не стоит. Далее: от ванны отходили трубы, связывающие ее с внешним миром и с другими трубами, подсоединенными к первым в темном углу, в глубине помещения; а что там дальше, она не знала.

Поль был в восторге, услышав все это, в восторге оттого, что ему представился удобный случай порассуждать и на эту тему. Он описал ей, как трубы в их специальной оболочке проходят сквозь штукатурку и толщу бетона к водостокам, коллекторам и очистным станциям, как вода, уже по другим трубам, течет вспять, течет непрерывно, разъедая на своем пути все подряд: трубы, вещи, намыленные тела и даже самое себя.

Итак, теперь он разглагольствовал о воде. Трудно определить, слушала ли его Вера. Он описывал свойства воды многословно, с массой ненужных подробностей, как развивал бы любую другую тему: следует знать, что воду очищают, пропуская ее через специальные фильтры, которые поглощают нечистоты; каждому виду нечистот соответствует особый вид фильтра; все это организовано в высшей степени тщательно; сами фильтры впоследствии отмывают в рассоле.

Рассол вызвал у Веры улыбку, но этого Поль услышать не мог.

— А теперь о чем-нибудь другом, — попросила она.

— Хотите историю? — предложил Поль.

— Очень хочу.

— История о трех уланах в Бенгалии, — возгласил Поль.

Жили-были в Индии трое солдат, они служили в армии, в уланском полку, под командованием некоего полковника Стоуна. Первого солдата звали Макгрегор, второго — Форсайт. Третий, менее интересный, звался Стоуном, это был сын полковника Стоуна; отец и сын не очень-то ладили друг с другом. Далее. Все они сражались с одним магараджей по имени Мохаммед-хан, который заручился помощью красавицы шпионки по имени Таня или что-то в этом роде.

Поль обещал продолжить историю в следующий раз.

— Как-нибудь на днях, — сказал он. — Я позвоню.

Перед тем как положить трубку, Вера опять улыбнулась, едва заметно пожала плечами и выразила согласие взглядом, а также легким взмахом руки; впрочем, об этих четырех жестах никто никогда не узнал. Потом она вернулась в спальню, задернула оконные шторы и снова улеглась в постель.