Шагги Бейн - Дуглас Стюарт Страница 4

Агнес Бейн вдавила пальцы ног в ковер и высунулась насколько смогла в ночь. Влажный ветер целовал ее раскрасневшиеся щеки, проникал под платье, словно чья-то чужая рука, – знак того, что она живет, напоминание о жизни. Она щелчком отправила в воздух окурок, проводила взглядом красноватую точку, протанцевавшую до земли шестнадцать этажей. Ей хотелось показать городу свое бордовое бархатное платье. Ей хотелось почувствовать зависть в глазах посторонних людей, танцевать с мужчинами, которые гордо прижимали бы ее к груди. Но больше всего ей хотелось хорошенько выпить, чтобы пожить немного.

Она встала на цыпочки, легла бедрами на подоконник, оторвала ноги от пола. Ее тело наклонилось к янтарным огням города, кровь прихлынула к щекам. Она протянула руки к огням и на миг ощутила полет.

Никто не заметил летящей женщины.

Она подумала, не высунуться ли ей еще дальше, подначивала себя сделать это. Как легко было бы отдаться самообману – представить, что она летит, но полет быстро превратился бы в падение, и она разбилась бы о бетон внизу. Квартира в высотном доме, которую она делила с родителями, сидела у нее в печенках. Все в комнате за ее спиной казалось таким же маленьким, таким же низкопотолочным и удушающим, как и вся жизнь, купленная в кредит, когда ты не чувствуешь, что тебе хоть что-то принадлежит, жизнь, в которой на неделе и есть всего-то два светлых дня: получение жалованья в пятницу и мессы в воскресенье.

В тридцать девять лет она с мужем и тремя детьми, двое из которых были почти взрослые, жила в тесноте родительской квартиры, а потому не могла не чувствовать, что жизнь не удалась. Ее муж, который если и разделял с ней постель теперь, то пристраивался на самом краешке кровати, выводил ее из себя своими пустыми обещаниями безоблачного будущего. Агнес хотела перешагнуть через все это или содрать, как испорченные обои. Засунуть ноготь под краешек и оторвать.

Агнес, устало сутулясь, вернулась в душную комнату, снова почувствовала под ногами безопасность материнского ковра. Другие женщины не подняли глаз, когда она появилась. Она раздраженно проскребла иголкой проигрывателя по пластинке, поставила ее в бороздку и включила громкость чуть не на максимум.

– Ну же, пожалуйста, станцуем хоть разик.

– Цыц, рано еще, – гаркнула Нэн Фланнигэн. Она пребывала в возбужденном состоянии и составляла серебряные и медные монетки в аккуратные стопки. – Сейчас вы все у меня пойдете на улицу деньги зарабатывать.

Рини Суини закатила глаза и прижала карты к груди.

– Какие у тебя грязные мысли.

– Только не говори, что я тебя не предупреждала. – Нэн откусила немного жареной рыбы, слизнула жир с губ. – Когда я выиграю все твои хозяйственные денежки, тебе придется идти домой и оттрахать тот мешок костей, который ты называешь своим мужем, чтобы дал тебе еще.

– Ни за что! – Рини лениво изобразила крестное знамение. – Я сидела на этих деньгах с Великого поста, и у меня нет ни малейшего желания подпускать к ним мужика раньше следующего Рождества. – Она сунула в рот толстенную золотую чипсу. – Я как-то раз так долго копила, что купила новый цветной телик в спальню.

Женщины расхохотались, но при этом их внимание все время было приковано к картам. В гостиной было влажно и тесно. Агнес посматривала на свою матушку, маленькую Лиззи, которая сидела между Нэн Фланнигэн и Рини Суини и внимательно изучала карты у нее на руках. Женщины сидели бедро к бедру, клевали остатки рыбного ужина. Они передвигали монетки и брали карты жирными пальцами. Энн Мари Истон, младшая из них, была занята делом – скручивала зверские на вид сигареты, беря табак из россыпи на своей юбке. Женщины высыпали свои хозяйственные деньги на низкий чайный столик и, постоянно делая пяти- и десятипенсовые ставки, передвигали монетки туда-сюда.

Агнес это наскучило. Было время до мешковатых кардиганов и тощих мужей, когда она всех их водила на танцплощадку. Девчонками они держались вместе, как жемчужинки на нитке, и горланили песни всю дорогу до Сокихолл-стрит. Они были еще несовершеннолетними, но Агнес с ее самоуверенностью, несмотря на свои пятнадцать лет, знала, что проведет их. Охранники всегда примечали сияние ее красоты в конце очереди и звали вперед, а она протаскивала с собой остальных девчонок, словно они были преступницами, скованными одной цепью. Они хватались за пояс ее пальто и протестующе бормотали что-то, но Агнес только улыбалась своей лучшей улыбкой охранникам – той улыбкой, которая предназначалась мужчинам и которую она скрывала от матери. В те времена она любила демонстрировать свою улыбку. Зубы она унаследовала по отцовской линии, а зубы у Кэмпбеллов всегда были слабым местом, причиной безулыбчивости в остальном красивых лиц. Ее собственные взрослые зубы отличались малыми размерами и кривизной, и даже когда они были новыми, белизной они ее не радовали, потому что она курила и пила крепкий чай, заваренный матерью. В пятнадцать лет она упросила Лиззи разрешить ей удалить все зубы. Неудобства, которые влекли за собой зубы искусственные, полностью компенсировались улыбкой кинозвезды – той улыбкой, которой она надеялась обзавестись с новыми зубами. Каждый зуб был широким, ровным и прямым, как у Элизабет Тейлор.