Сон №9 - Дэвид Митчелл Страница 4

– Брось.

Акико Като ногой закрывает за собой дверь и направляет «Зувр-лоун-игл-440» мне между глаз. Онемев, смотрю на Акико Като, лежащую в кресле. Като, стоящая у двери, криво усмехается. В ее зубах сверкают изумруды и рубины.

– Это биоборг, кукла! Копия! Неужели ты не смотрел «Бегущего по лезвию бритвы»? [9]Мы видели, как ты идешь сюда! Наш агент сел тебе на хвост в кафе «Юпитер» – помнишь старика, которому ты купил сигарет? Его «вид-бой» – это камера наблюдения, подключенная к центральному компьютеру «Пан-оптикона». А теперь встань на колени – медленно! – и кинь мне свой пистолет, чтобы он скользил по полу. Медленно. Не нервируй меня. С такого расстояния «зувр» превратит твое лицо в месиво, так что и родная мать не признает. Кстати, в этом она никогда не была особенно сильна, не так ли?

Пропускаю шпильку мимо ушей.

– С вашей стороны неосмотрительно приближаться к незваному гостю без подкрепления.

– Досье твоего отца – очень деликатный вопрос.

– Значит, биоборг сказал правду. Вы хотите сохранить деньги, которые мой отец платит вам за молчание.

– Сейчас твоей главной заботой должны быть не вопросы практической этики, а то, как помешать мне превратить тебя в омлет.

Не отводя от меня взгляда, она наклоняется, чтобы подобрать мой «вальтер». Я направляю чемоданчик ей в лицо и отщелкиваю замки. Вмонтированная под крышку мина-сюрприз белизной вспыхивает у нее перед глазами. Она пронзительно визжит, я, поднырнув, откатываюсь в сторону, «зувр» стреляет, стекло лопается, я, подпрыгнув, бью ее ногой в голову, вырываю пистолет – он снова стреляет,– разворачиваю ее и апперкотом отправляю через полукруглый диван. Серебристые рыбки льются на ковер и бьются в агонии. Настоящая Акико Като лежит неподвижно. Сую запечатанную папку с делом отца под комбинезон, собираю чемодан с инструментами и выхожу в коридор. Тихонько закрываю дверь – на ковре под ней медленно набухает мокрое пятно. Непринужденной походкой иду к лифту, насвистывая «Imagine». Это была не самая трудная часть дела. Теперь нужно выбраться из «Пан-оптикона» живым.

Трутни суетятся вокруг секретарши, лежащей без сознания среди тропического леса. Это рок. Куда бы я ни пошел, я оставляю за собой след из потерявших сознание женщин. Я вызываю лифт и выказываю подобающую случаю озабоченность:

– Мой дядюшка называет это синдромом высотной качки. Верите или нет, на рыбок это действует точно так же.

Приходит лифт, из него, раздвигая толпу зевак, выплывает пожилая медсестра. Я вхожу внутрь и скорее нажимаю кнопку, пока никто не вошел.

– Не спеши! – Начищенный до блеска ботинок вклинивается между закрывающимися дверями, и какой-то охранник с усилием раздвигает их. Громадой туши и раздутыми ноздрями он напоминает минотавра.– Нулевой уровень, сынок.

Я нажимаю кнопку, и мы начинаем спуск.

– Итак,– произносит Минотавр.– Ты промышленный шпион или кто?

От резких выбросов адреналина в кровь у меня появляются странные ощущения.

– А?

Лицо Минотавра по-прежнему бесстрастно.

– Ты ведь хочешь побыстрее сбежать, верно? Вот почему ты чуть не зажал меня дверями наверху.

О-о. Шутка.

– Ага.– Я похлопываю по своему чемоданчику.– Здесь у меня шпионские данные о золотых рыбках.

Минотавр фыркает.

Лифт замедляет ход, и двери открываются.

– После вас,– говорю я,– хотя и не похоже, чтобы Минотавр собирался пропустить меня вперед.

Он исчезает в боковой двери. Указатели на полу возвращают меня к пропускной кабинке. Дарю Ледяной деве лучезарную улыбку.

– Так мы с вами встретились и на входе, и на выходе? Это рука судьбы.

Она взглядом указывает на сканер.

– Стандартная процедура.

– О!

– Выполнили свои обязанности?

– Полностью, благодарю вас. Знаете ли, мы в «Друге золотых рыбок» гордимся тем, что за восемнадцать лет существования нашего дела ни разу не потеряли рыбку по собственной небрежности. Мы всегда проводим вскрытие, чтобы установить причину смерти: в большинстве случаев это старость. Или – в период предновогодних вечеринок – отравление алкоголем, спровоцированное самим клиентом. Если вы не заняты, то за ужином я бы с удовольствием рассказал вам об этом подробнее.

Ледяная дева кидает на меня ледяной взгляд.

– У нас нет абсолютно ничего общего.

– Мы оба созданы на основе углерода. В наши дни этот факт нельзя оставлять без внимания.

– Если вы хотите отвлечь меня от вопроса, почему у вас в чемоданчике находится «Зувр-четыреста сорок», то ваши усилия напрасны.

Я профессионал. Страх подождет. Как, как я мог так сглупить?

– Это абсолютно невозможно.

– Пистолет зарегистрирован на имя Акико Като.

– А-а-а,– кашлянув, открываю чемодан и достаю пистолет.– Вы имеете в виду это?

– Именно это.

– Это?

– Это самое.

– Это, э-э, для…

– Да? – Ледяная дева тянется к кнопке тревоги.

– Вот для чего!

От первого выстрела на стекле появляется отметина – раздается вой сирены, от второго выстрела стекло трескается – я слышу, как шипит выходящий газ, от третьего выстрела стекло разлетается вдребезги, я бросаюсь в окошко – стрельба, топот – и, перекувырнувшись, приземляюсь на пол холла, мигающий стрелками-указателями. Люди в ужасе жмутся к полу. Шум и неразбериха. Из бокового коридора раздается топот охранников, они бегут сюда. Ставлю «зувр» на двойной предохранитель, переключаю на непрерывный плазменный огонь, кидаю его под ноги охранникам и бросаюсь к выходу. У меня есть три секунды до взрыва, но их недостаточно – на полпути меня подбрасывает, швыряет во вращающуюся дверь, и я буквально скатываюсь со ступенек. Пистолет, который может взорвать своего владельца,– неудивительно, что «зувры» были сняты с производства через два с половиной месяца после того, как их в производство запустили. Позади – хаос, клубы дыма, дождь из огнетушителей. Вокруг – шок, оцепенение, сталкивающиеся автомобили и, что мне нужно больше всего, толпы напуганных людей.

– Там псих! Псих на свободе! Гранаты! У него гранаты! Вызовите полицию! Нужны вертолеты! Окружить все вертолетами! Больше вертолетов! – ору я и ковыляю в ближайший универмаг.

Я достаю папку с делом отца из своего нового портфеля – она все еще в пластиковой упаковке – и мысленно запечатлеваю этот момент для потомков. Двадцать четвертого августа, в двадцать пять минут третьего, на заднем сиденье такси с водителем-биоборгом, огибая западную часть парка Йойоги, под небом, грязным, как чехол на футоне [10]холостяка, меньше чем через сутки после приезда в Токио, я устанавливаю личность своего отца. Неплохо. Я поправляю галстук и представляю себе Андзю, как она болтает ногами на сиденье рядом со мной.