Двадцать кубов счастья - Дамер Кит Страница 4

Помимо кино и музыки, я дико увлекался философией и психологией. Тогда мне было еще пятнадцать лет. Жажда познания смысла жизни и реалий сводили меня к чтению Ницше, античной философии, пессимиста Шопенгауэра и многих других джедаев разных времен, включая Фрейда с его психоанализом. Меня интересовали всевозможные учения и утопии. Я изучал терминологию и питался многообразием взглядов на мир, в котором мы живем. Короче, несло меня по полной! Начиная от китайской мудрости, по типу Конфуция и философии парадокса Хуй Ши, до Диогена из бочки и депрессивного экзистенциализма Камю с Сартром.

Постоянно размышляя о смысле бытия, находясь на тонкой линии лезвия, я все больше и больше страдал. Страдал от того, что мир жесток и несправедлив, от того, что кругом идиоты, и, как мне тогда казалось, от того, что я обрел более широкое виденье. Крылатая фраза «горе от ума» стала бы лучшим определением того периода моей жизни. Мышление мое тогда было соизмеримо с высотой останкинской башни и массой Титаника. Зачастую, измазанный слюной и с пеной у рта, словно со встроенным мегафоном, я доказывал, спорил и пытался облагоразумить своих сверстников. Бунтарь! Меня мучили вопросы этики и морали, нашего настоящего и будущего, вопросы о том, что есть «Я». Именно тогда мне дали прозвище «философ». В те времена мне не удавалось найти особой поддержки, и меня высмеивали, предлагая быть проще. Помню, как я определил свою личную концепцию, которая гласила, что есть нормальные и умные люди, благотворно влияющие на свою жизнь и контролирующие ее (в судьбу я не верил). Это свободные и независимые личности. И напротив, была другая разновидность людей: те, что плывут по течению жизни. Они не свободны в своих решениях и ведомы лишь материальными благами, инстинктами и пороками, которые воспринимаются как «воля». Такие персонажи могут быть счастливыми и довольными жизнью, поскольку нет осмысления того, что в действительности происходит вокруг. Такие люди ничего не делают, чтобы поднять свой интеллектуальный и духовный уровень.

Я понимаю, что это не открытие закона гравитации, но в период развития еще не окрепшей личности, в момент, когда моим прыщам еще только предстояло пройти трудный путь, все это было для меня подобно созданию атомной бомбы. Со временем я начал презирать людей за их глупость, легкомыслие и однообразное узкое мышление. Все это вело к стрессам и депрессиям, но меня всегда поддерживал брат, моя стена и точка опоры. У нас было много общих интересов. Он часто говорил о человеческом потенциале, который глубоко скрыт от людских глаз, и который мы можем развить только своими силами. Важно научиться взращивать в себе способности и, опять же, развивать их.

В те времена размышления не давали мне покоя: что меня ждет в будущем, кем я стану, буду ли я тем, кем хочу быть и, в конце концов, кто я есть. Забавно, еще совсем недавно возился с игрушками, а теперь пытался понять смысл жизни и разобраться в себе.

Возможно, это был переходный возраст, а возможно, что тогда во мне начал зарождаться страх – страх перед взрослой жизнью, перед будущим и перед ответственностью, которая ожидала впереди. Весь этот багаж я нес в душе еще несколько лет. Окончив же девятый класс и понимая, что обучение на дому не имеет никаких перспектив, я решил реабилитироваться, ведь впереди был университет. Это обстоятельство изменило вектор моего мышления. Так, после успешных переговоров со школьной верхушкой, я, наконец, вернулся за парту. Тогда уже было плевать на решение медэкспертизы, которое, после моего возвращения в класс, поставило крест на государственной поддержке «бедного инвалида».

***

Итак, я снова в школе. Не знаю, что это было: просто случайность или все-таки закон притяжения сыграл свою роль, но в один из школьных дней, во время урока математики, к нам в класс вошла Инна Григорьевна – наш учитель по истории и обществознанию. Женщина не молодая, но активная и сохранившая для своих лет хорошую физическую форму. Она принимала участие во всех школьных мероприятиях и занималась развитием подающих надежду ребят. От нее всегда исходили благодушие и позитив. В моих рейтингах Инна Григорьевна была «номер один», потому что подавала материал эмоционально и интересно. Она поздоровалась с коллегой и сказала, что ей нужен один доброволец и, не разъяснив цели, начала искать глазами достойную кандидатуру. В тот солнечный день обычно улыбчивая и уверенная в себе Иннушка, как мы ее называли, казалось, была растеряна. Она всматривалась в лица, сканируя нас, и пыталась определить: какую же душу ей забрать. Наконец, она останавливает свой взгляд на мне и, немного щурясь сквозь изящную оправу очков, произносит:

– Ага! Вот кто нам нужен! Спартак, подойди сюда. Людмила Михайловна, вы не против? Я украду его у вас ненадолго?

– Да, конечно, мы как раз заканчиваем, Инна Григорьевна.

С этими словами учитель математики отпускает меня с урока, радуясь тому, что одним балбесом (я больше был склонен к гуманитарным наукам) в классе стало меньше, и ей не придется усугублять стресс, который она испытывала всякий раз, вновь и вновь объясняя материал, таким как я.

В коридорных лабиринтах школы Иннушка начала с расспросов:

– Спартак, ты ведь увлекаешься историей и обществознанием? Ты пишешь сочинения, вопросы часто задаешь и недавно выбирал институты, не так ли?

– Да, Инна Григорьевна.

– А ты когда-нибудь ходил на секции, кружки, курсы?

– Нет, – отвечал я, пытаясь разобраться, к чему она клонит.

– Тебе, наверное, было бы интересно поучаствовать в таком мероприятии? – спросила она и остановилась. – Спартак, есть возможность попасть в секцию.