Ночная книга (сборник) - Милорад Павич Страница 39

Я изумился и сначала подумал, что птицы произносят «святой крест», и объяснил себе это тем, что, по-видимому, деревья, которые их привлекают, посадил в давние времена очень набожный человек, способствовавший этим тому, что птицы теперь возвещают всему свету то, что имела в виду его вера. Но этого объяснения мне хватило ненадолго. Птицы, перед тем как вполне ясно пропеть «Сенткруа», выводили еще что-то совершенно непонятное.

У меня мурашки забегали по коже, когда я предположил, что это может быть чьим-то именем! Мужским именем! Внимательно вслушавшись и несколько раз проверив свою догадку, я пришел к выводу, что птицы и мне, и всем, кто пришел в этот парк, повторяют, как неразумному и не желающему слушаться несмышленышу, одно и то же: «Сенткруа! Сенткруа! Сенткруа!»

А это действительно была известная в старые времена во Франции фамилия.

«Кто же, черт побери, был этот Сенткруа?» – спросил я самого себя и тут только понял, что птицы загадали мне загадку. Я начал рыться в книгах, потом в Интернете. Но не смог найти ничего подходящего. Этих Сенткруа оказалось слишком много. Тут нужно было знать еще что-нибудь, например точное имя. Но его у меня не было. Я расспросил уже упоминавшегося моего друга Радошевича, который знал всё про всё, что существует под сводом небесным, но он, как всегда, сел в лужу. Так что мне пришлось положиться на себя. Однажды, когда я в очередной раз тщетно вслушивался, как птицы повторяют и повторяют загадочное имя, мне пришло в голову, что трубку чистят и с одной, и с другой стороны, так что, может быть, стоит попытаться начать с другого конца и мое расследование.

И это сразу принесло мне удачу. Я узнал, что тип парка, в котором деревья посажены с умыслом привлекать только определенные виды певчих птиц, возник отнюдь не в XVIII веке, а на сто лет раньше, известно, что где-то после 1676 года в Париже уже имелся «поющий парк». Получалось, что этот парк, в котором повторялось имя Сенткруа и в котором я сейчас курил трубку, имел несколько предшественников. Вероятно, это имя звучало и в тех старинных парках, посаженных в XVII и XVIII столетиях, потому что независимо от того, какое поколение птиц пело, те же деревья, должно быть, и тогда привлекали тех же птиц. Но что делать дальше, я не знал.

Тогда на помощь мне пришел табак. Трубка помогает думать. Мозг реагирует на огонь, чувствует опасность и, хочет человек того или нет, пытается спасти его, то есть перехитрить. Так было и на этот раз. Мой мозг меня перехитрил, он пришел к выводу, что героя этой птичьей песни следует искать в XVII веке. После этого дело сдвинулось с места. Вот что я обнаружил.

У известного в XVII веке парижанина виконта Антуана Дрё д’Обре, который владел Офмоном и Вилье и был королевским советником, было две дочери и двое сыновей. Одна его дочь стала монахиней-кармелиткой, а вторая, красавица с синими глазами и кожей, как свидетельствуют источники того времени, шелковистой и гладкой, получила большую известность. Звали ее Мари-Мадлен д’Обре.

Эта Мадлен и будет героиней рассказа. В двадцать один год она вышла замуж за красивого и богатого господина, который командовал полком нормандцев. Так говорят хроники того времени. Однако в хроники сведения эти попали вовсе не благодаря ему, а благодаря Мадлен, потому что она прославилась, можно сказать навечно, по двум причинам. Во-первых, из-за большой любви, но не к собственному мужу, а к одному из друзей мужа, капитану конницы, звавшемуся как раз Годен Сенткруа. Второе, из-за чего Мадлен осталась в истории, гораздо важнее. Она получила известность как одна из величайших отравительниц своего времени. Суд, перед которым она в конце концов предстала, предъявил ей обвинения в отравлении собственного отца, обоих братьев, в попытке отравления мужа и своей сестры, монахини-кармелитки. Суд вынес смертный приговор, и ей отсекли голову в Париже в 1676 году. Позже палач за стаканом вина хвастался, что это был один из лучших ударов его меча.

Однако улики, которые в XVII веке привели Мадлен на эшафот, сегодня не выдерживают критики. Истина оказалась совершенно иной. Любовник несчастной прелюбодейки Мадлен, Сенткруа, был знаком с швейцарским химиком, который и производил яды – витриол, жабью кровь и мышьяк. Сенткруа привез химика в Париж, чтобы использовать его знания в своих целях. Яды были обнаружены у него, а не у мадам Мадлен. Ее любовник, как было установлено судом, раз десять противоядиями спасал от отравления близких ему лиц, то есть хорошо разбирался в этом. Между любовником и мужем не было ревности, как можно было бы ожидать, нет, у них существовало нечто вроде заговора. Мадам Мадлен, судя по всему, была лишь богатой наследницей, которая оказалась в руках бессовестных мужа и любовника. Ее великую любовь и прелюбодеяние спланировала эта пара. Муж и любовник. У них были свои причины и своя цель. Они принялись с помощью ядов устранять членов ее семьи, чтобы через нее заполучить фамильные богатства. Она предстала перед парижским судом как своего рода жертвенный агнец или, правильнее сказать, козел отпущения. Все на этом процессе было повернуто против несчастной Мадлен. Уликами стало даже то, что она посещала больницы и приюты для нищих, ухаживала за больным отцом, была щедра к своим слугам (из которых никто не был замешан в заговоре против госпожи). В пользу невиновности Мадлен говорит и ее смерть: она так и не признала себя виновной, пыталась спастись от псевдоправосудия в Англии, Голландии и Бельгии, а когда все-таки была осуждена, держалась во время казни «как святая», что сказано в одной из хроник того времени, причем проводить ее на тот свет собралась огромная толпа сочувствующих.

Знаменитая мадам де Севинье, которая, возможно, и сама почувствовала, где лежит истина, написала о казни Мадлен следующие слова: «Остается фактом, что Мадлен, жена Бринвилер-са, живет теперь в воздухе, ее несчастное маленькое тело после казни было брошено в огромный костер, и ее пепел оказался повсюду, так что мы вынуждены были вдыхать его, и, по словам мелких душонок, от этого мы все получим небольшое отравление, что нас весьма удивит…»

Сейчас мы знаем, что истина в то время была известна и кое-кому еще. Птицам. Или, правильнее говоря, тому, кто устроил первый поющий парк в XVII веке. И тем самым сохранил для будущего истину и имя подлинного отравителя. Отравителем был Годен де Сенткруа.

«Годен де Сенткруа! Годен де Сенткруа!»