Лёка. Искупление - Эдуард Верин Страница 39

Над их головами пронеслась летучая мышь и скрылась в ночи. Оба проводили ее долгим взглядом.

– Ты вообще откуда все это знаешь? – поинтересовался Вася. – Сама аборты делала?

– Сама не делала, – ответила Лёка. – Я по образованию физиолог человека. Еще не забыла, чему в университете учили!

– Видно, я… – пробормотал Вася. – Думал, медицина вперед ушла… А оно вон как…

Лёка так и не поняла, что именно он хотел сказать.

Он помолчал, а потом, после паузы, спросил:

– Лёка, а это… Ну, то, о чем ты говорила… С наркозом? В смысле наркоз действует на… на ребенка во время… этого?

– На свете нет такого наркоза, чтоб тебе не было больно, когда отрывают руку или ногу, – отрезала Лёка.

Опять помолчали.

– Знаешь, – сказала Лёка, – я часто думаю о том, что место, где я оставила в ту ночь Даню, – это ведь центр огромного города. Не может такого быть, чтобы за всю ночь никто не увидел эту коляску! А может, он плакал – от холода или кушать хотел…

Голос Лёки повело в сторону, она хлюпнула носом, но справилась с собой и продолжила:

– И были люди, которые слышали этот плач, но просто прошли мимо. Так вот! – Она повернула лицо к Васе и впервые посмотрела ему прямо в глаза. – Если бы во всем огромном Большеграде нашелся хоть один человек, которому было бы не все равно, мой мальчик был бы сейчас жив!

– Так то другое дело, – сказал Вася. – Твой сын был… ну… человеком, а то, что сейчас у Снежаны внутри, – не человек. Это так… – Вася замялся, подбирая слова. – Часть ее тела!

– Если бы это была часть ее тела, я бы ей и слова не сказала, – ответила Лёка. – Но это не ее часть. Это – отдельный человек!

– Скажешь тоже! – Вася с досадой сплюнул.

– Скажу, – ответила Лёка охотно. – Знаешь, почему ты человек, а не летучая мышь или не собака?

Она кивнула в сторону двора, где в темноте копошилась беспокойная свора.

– Потому что у тебя человеческая ДНК. Именно от ДНК зависит, как ты будешь развиваться. Если ДНК человеческая, то будешь ходить в синем костюме с погонами и носить пистолет, а если не человеческая, то будешь летать по ночам или лаять часами, как придурок.

– Ну, это понятно, – вставил Вася.

– А знаешь, почему мы с тобой разные, не похожие друг на друга? – спросила Лёка. – Потому что у нас с тобой разная человеческая ДНК – у тебя своя, а у меня своя.

Лёка перевела дух и с тоской посмотрела вдаль.

– У Снежаны тоже своя ДНК, – продолжила она. – Эта ДНК у нее одинаковая и в клетках ног, и в клетках рук, и в легких – во всех частях организма. И у яйцеклетки в организме Снежаны – ее, Снежанина, ДНК. То есть яйцеклетка – это часть ее тела. И у Кости своя ДНК – и у глаз, и у мозгов, и у сперматозоидов – это всё части его тела. Но вот его сперматозоид и ее яйцеклетка встретились – возник новый организм. И с самого момента зачатия у него своя собственная ДНК. Не Снежанина, не Костина – своя! Именно поэтому он – отдельный организм, а не часть ее тела! Его еще миллиметрами измерять можно, но он – отдельный человек, потому что у него своя собственная человеческая ДНК!

– Грамотная, – процедил саркастически Вася.

– Диплом получила, – усмехнулась Лёка. – Хоть какая-то польза – помню то, о чем говорили на четвертом курсе!

– А что ты еще помнишь? – спросил Вася недовольно.

Он злился – еще утром он заметил, как у Лёки дрожат руки и бегают глаза. Но он и предположить не мог, что все настолько плохо!

– Еще я помню, что к ДНК этого малыша больше никогда и ничего не будет добавляться или убавляться, – продолжила Лёка. – Она уже сформирована, и малышу остается только развиваться. И вот еще, Вась, – эта его ДНК, она неповторимая, такой никогда раньше не было во всей вселенной и никогда больше не будет! Если Снежка его убьет, то, может быть, когда-нибудь она и родит еще ребенка, но другого, не этого! Этого, который сейчас живет в ней, никогда больше не будет! Ни-ког-да! Как никогда больше не будет моего Данечки, понимаешь?!

– А скажи, у Гитлера тоже своя ДНК? У Чикатило тоже ДНК? И у всяких разных маньяков, которые издеваются, насилуют? Так может, было бы лучше, чтобы их не было? Может, лучше бы именно их не рожали?! А родили бы потом какого-нибудь другого ребенка? Разве не так?

– Так давай всех и каждого в материнской утробе убивать, Васенька! – Глаза Лёки полыхнули гневом. – Ведь ни по одному младенцу не скажешь, что из него не вырастет Гитлер! Мне, кстати, приходилось видеть его детские фотки в книжках. Малыш как малыш.

– Узнаю Лёку Колесник, – процедил Василий сквозь зубы. – Все знает лучше всех. За всех все решила… Самая умная, да?! Люди, которые против абортов, плакаты рисуют, статейки в газеты пишут. Но почему-то никто не делает то, что сделала ты!

– Не делают, – согласилась Лёка. – Они боятся потерять.

– Что потерять? – не понял Вася.

– А у кого что есть, – пояснила Лёка. – У кого семья есть, у кого работа, карьера… И они думают, что если сделают резкое движение, то потеряют то, что имеют, и им от этого будет плохо. А я этого не боюсь.

– А чего ты вообще боишься?!

Лёка неопределенно передернула плечами.

– Уже ничего, наверное, – ответила она. – Знаешь, когда-то мне попалась статья, случайно попалась. Я тогда такого не читала, а сейчас думаю, что если бы читала, то… – Она замялась.

– Впрочем, какая теперь разница! – Она махнула рукой и продолжала: – Та статья была про апостола Петра. Ты, наверное, знаешь, что Петр отрекся от Христа в ночь, когда Того судили и били? ^[4] Потом Христа распяли, тело положили в гроб. У них не такие гробы, как у нас. У нас деревянные ящики, а тело Иисуса Христа положили в пещеру…

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил Вася нетерпеливо.

– Хочу, чтобы ты меня понял, – ответила Лёка. – Когда наступило утро после субботы, к гробу пришли женщины, которые принесли миро, но тела Христа там не нашли. И они сказали об этом апостолам. Петр и Иоанн побежали к гробу. Иоанн прибежал первый, но в пещеру не вошел. Понимаешь, Иоанн в ту ужасную ночь от Христа не отрекался, и ему, в общем-то, было что терять. Потому он и не вошел – страшно стало. Все необъяснимое пугает. А Петру уже не было страшно. Он уже предал Того, Кого любил больше всего на свете. И потому Петр входит в пустую пещеру первый, не раздумывая. Ему больше нечего бояться, ведь самое худшее в его жизни – то предательство – уже произошло. Петр бесстрашен потому, что больше не боится потерять. Он уже все потерял, понимаешь?

– Понимаю, – сказал Василий. – А ты тут при чем?

– У меня все, как тогда у апостола Петра, – сказала Лёка. – Худшее в моей жизни уже произошло, и мне не страшно потерять то, что осталось.