Танцующая в Аушвице - Паул Гласер Страница 39

Наступило 20 февраля 1943 года. Меня отправляют в Вюгт. Прощание с родителями выходит тяжелым. Что с ними будет в Польше? Я держусь, стараясь не выказывать тревоги, чтобы лишний раз их не разволновать и не причинить им боли. Мои родители в приподнятом настроении: они считают, что с Вюгтом мне очень повезло.

Мама пишет Магде Колье о моем отъезде. “В прошлую субботу Розу увезли в другой лагерь, — написала ей мама. — Она уезжала улыбаясь, энергичная как всегда”.

Когда мы прибываем на крошечный вокзал Вюгта, я выхожу из поезда в некотором удивлении. На платформе, рядом с нами, ожидают поезда обычные люди, свободные граждане. Дамы в шляпках, прячущие носы в меховые воротники, аккуратно причесанные детишки в миленьких пальтишках… Такое впечатление, что нет никаких лагерей, нет оккупации, нет войны. Мужчина в котелке с собачкой на поводке, девушка в большом коричневом шарфе… Обычный красивый зимний день. Люди на перроне разглядывают нас, заключенных, несколько смущенно.

Мы в окружении вооруженных конвоиров должны пройти мимо этих людей к выходу со станции. Для всех них продолжается нормальная повседневная жизнь. Они живут там, где все как обычно, спокойно ходят на работу и в школу. Купаются, ездят на пикники, гладят своих собачек, лакомятся пирожными и, оттопырив мизинчик, пьют чай. А что же мы? Нас лишили всего, что мы имели, у нас цензура, рабский труд, конвоиры, полная неопределенность… И вот мы смотрим друг на друга. Они замолкают, когда мы проходим мимо.

Затем наша колонна движется по направлению к лагерю Вюгт, расположенному не так далеко от станции. Мы идем мимо дворца танцев “Железный человек”, который я так хорошо знаю. Сколько раз я здесь выступала сама!.. Но как же те выступления не похожи на то, что происходит со мною сейчас. Еще недавно я со своими новыми танцами имела здесь колоссальный успех. Много публики и море удовольствия… А сейчас я иду по городу в сопровождении конвойных с собаками, будто последняя преступница…

Поначалу установить контакт с внешним миром из нового лагеря не удается. Из Вюгта я пишу родителям в Вестерборк, но никаких вестей от них не приходит. Мое письмо семейству Колье тоже остается без ответа. Позже я узнаю, что это письмо, которое я отправила лагерной почтой, не было отослано в Наарден, а поступило в Еврейский совет в Амстердам. А уже оттуда письмо переправили семейству Колье. Первое письмо от мефрау Колье я получила через месяц с лишним.

Правила в Вюгте гораздо строже, чем в Вестерборке. Нас регулярно поднимают по тревоге. Зачем — не очень понятно, просто нам положено вскакивать по тревоге, и все. Вероятно, так над нами хотят поиздеваться или познакомить с немецкой дисциплиной. Вчера, например, мы должны были просто так три с половиной часа простоять на месте.

Женские бараки охраняют три голландских нациста из Ден-Боса. Это настоящие садисты, куда хуже немецких эсэсовцев. Они грязно ругаются, пинают и бьют женщин за малейшую провинность или потому что они чем-то недовольны. Иногда нападают безо всякого повода, просто чтобы унизить нас.

Цензура здесь тоже наистрожайшая. Письма нужно писать на типовом бланке, печатными буквами и по линеечкам, не более тридцати коротких предложений, хорошо читаемых, иначе письмо не будет отправлено. Нельзя писать о том, что происходит в лагере. Иногда письмо переводится на немецкий, а затем снова на голландский. При этом правила постоянно меняются. Нам дозволяется отправить лишь одно письмо в две недели. Посылки не принимаются. Если вдруг кто-нибудь с воли присылает посылку для кого-то из заключенных, ее содержимое делят между собою эсэсовцы. Лишь через несколько недель нам наконец разрешают получать посылки, но иногда вдруг снова объявляется Packetsperre [56].

Я быстро осваиваюсь и снова пытаюсь стать хозяйкой собственной жизни. Помогает случай. Как-то я сижу возле своего барака и скучаю. Внезапно до моих ушей долетает обрывок разговора, который ведут двое охранников.

— А ты раньше не знал эту училку танцев, Криларс? — спрашивает один охранник другого. — Видел, что она теперь здесь? Или баба, очень на нее похожая.

— Ну да, — отвечает ему другой. — Мне тоже так показалось. Я сам брал у нее уроки танцев, но эта тетка прибыла сюда, в Вюгт, из Амстердама, а до этого была в Вестерборке. Поэтому это вряд ли она.

Письмо из лагеря Вюгт

Естественно, я не могу смолчать и кричу им:

— И тем не менее эта училка танцев — я!

Они оборачиваются ко мне и радуются:

— А! Так ты и впрямь наша учительница танцев!