Фосфор - Свен Лагер Страница 39

— Тебе не кажется, что месяц будто тонет в покрывале, — продолжает Фанни, — точно бильярдный шар наполовину ушел в стол? Небо — это поверхность стола, которая по идее должна опираться на землю за несколько кварталов отсюда. Видишь, видишь?

— Хм, а и правда, — отвечаю я. — Как огромная стена. Но облака не очень вписываются. Облака опять превращают небо в потолок, под которым они парят.

Мы продолжаем глядеть вверх.

— Как в фильме о вампирах, — говорю я. — Месяц и облака. Бедняги, они же не виноваты, что превратились в клише. Как будто луна с облаками глубокой ночью уже принадлежат кому-то другому. Тебе не кажется?

— Кому принадлежат?

— Ну, их уже тысячу раз использовали, они с незапамятных времен появляются в каждом фильме ужасов и на почтовых открытках, да повсюду. И вообще призваны вызывать всякие чувства. Я, глядя на них, думаю, какие они потрясающе прекрасные, но это краденое впечатление. Или, во всяком случае, уже довольно избитое.

— Понимаю.

— Наверное, так себя чувствует большинство людей, когда смотрят на что-то реальное и узнают изображение с открытки, которую видели совсем недавно. Чаще всего это образы из памяти. И в памяти эти образы уже существуют, в худшем случае как те самые почтовые открытки.

— Ну, например?

— Например, малиновое мороженое. Я попробовал малиновое мороженое еще раньше, чем настоящую малину, понимаешь? И у меня в памяти остался тот искусственный аромат малинового мороженого. Кто-то использовал вкус малины, чтобы искусственно воссоздать ее аромат, и теперь у меня в голове вкус искусственной малины — прародитель вкуса малины. А ведь у настоящей малины вкус совсем не такой, как у малинового мороженого.

— Да, но речь-то идет о двух разных вкусах. Настоящая малина как имела свой истинный вкус, так и имеет.

— Но не для меня. Ребенком я купил свое первое малиновое мороженое и думал, что именно такова на вкус малина. Поэтому когда я ем настоящую малину, то всегда думаю — странно, вкус-то у нее совсем не малиновый. Скорее «НЯМлиновый».

— Нямлиновый?

— Ну, в общем, какой-то мне неизвестный. Нямовский, в общем.

— А при чем тут луна и облака?

— Луна с облаками — это подлинник, оригинал. А ведь в продаже есть готовые каталоги с картинами копиями, которые сделаны с него. Закаты, смеющиеся дети, луна за облаками — да в общем, там есть все. Все жизненные ситуации. Люди за столиками в кафе, влюбленные парочки в парке под дождем. Влюбленные парочки в парке без дождя. Дети, играющие в мяч, девочка и мальчик, стоящие у окна и глядящие в небо. Они вам знакомы. Вообще-то плевать, потому что это тупые и скучные картинки. Но каждый, кто увидел на такой что-то впервые, после, когда такое происходит в его жизни, вспоминает именно ее. Картинки — это искусственный вкус малины, а реальные события — настоящая малина, теперь ясно?

— Ей-ей, капитан.

— Просто обидно, ведь скучные воспоминания и картинки — сплошь клише. Как в «Зеленом сойвенте» [11], это такой фильм о будущем, где все уже едят только зеленые пластиночки, а деревьев больше не существует, вообще никаких, кругом только грязь и голод, а когда добровольно приходишь умирать, тебе вкалывают яд и показывают на большом экране всякие красивости, всю ту же муть: закаты и стада овец на зеленых холмах, и водопады, которые где-то куда-то обрушиваются. Как из проспекта о том, чего никто на свете не видел. Идиотизм — ради такого умирать. Я вот о чем: сегодня ради этого никто не умирает, но люди идут в турагентства, смотрят на мертвые картинки, едут туда, но и там видят лишь безжизненную копию того места, куда поехали. И даже если не ходишь в турагентства, куда бы ты ни пошел, тебя все равно достают эти мертвые картинки. Была у меня детская книжка с животными. Фотографии хомяков в маленьких автомобильчиках, а мышки сидели в маленьких домиках с кроватками и прочей мебелью. А потом я завел хомячка и возненавидел его за то, что он так вонял, и целыми днями только и делал, что крутился в своем колесе, как одержимый. Он не умел ничего, только жрать, гадить и бегать в своем дурацком колесе. Так или иначе, хомяк оказался не таким, как я себе представлял.

Я достаю пару свечей и зажигаю их, и мы пьем.

— Но что же в этом плохого, — говорит Фанни, — если существуют только искусственные ароматы? По крайней мере, если останутся только искусственные хомяки и волнистые попугайчики, потому что они не будут больше так вонять. Лучше уж иметь дома тамагочи, чем питбуля или террариум, от которого воняет змеиными какашками.

— Не выйдет. Тамагочи не заменяет собаку.

— Но ведь жизнь как-то должна продолжаться, разве нет? Когда-нибудь вся малина исчезнет, и никто по ней скучать не станет, поскольку появится что-нибудь еще. Сколько можно причитать о старой доброй планете Земля!

— Да, конечно. Я тоже не против малинового аромата. Он такой же настоящий, как малина в лесу, и иногда мне кажется, что не в такое уж плохое время мы живем, ведь у нас есть и малина, и ее искусственный аромат. Малиновые презервативы, малиновый сироп, малиновый чай в пакетиках, малиновая губная помада. С ума сойти, чего только нет малинового!

— Малиновой луны, — отвечает Фанни.

— Малиновой луны, точно нет. Ух ты! Вкусно звучит, прямо как малиновые губки. Вот опять что-то новенькое. Возможно, так всегда было: уже чувствуешь приближение нового, когда старое угасает. Только я задаюсь вопросом, — я делаю большой глоток вина, потому что мне надо выкопать этот большой вопрос из закоулков сознания, — я задаюсь вопросом, куда девается новизна, ведь постоянно появляется что-то новое. Куда это девать? Не все же новое так прекрасно, как малиновая луна. В основном-то пустой и бездарный хлам. Не может же все распадаться? Исчезает, наверное, или превращается во что-то другое, поинтереснее, веселое.

— То есть как исчезает?

— Ну, преображается. Возьми к примеру «Мист» или «Квейк», поиграл в них сначала пару раз, потом целую ночь просидел, а потом они у меня целыми днями из головы не шли, и в моем воображении внезапно возник отдельный мир, но вокруг продолжал крутиться старый, обычный мир, не имевший никакой связи с воображаемым. Но должна же быть какая-то связь, должны же они соединиться, сплавиться, чтобы получилось что-то третье, верно? Глупо говорить, что компьютерная игра — это не реальность, ведь рано или поздно начинаешь жить в том мире и подстраивать под него свои рефлексы. Каждый уровень игры места занимает как целая неделя жизни, так что его мир не менее реален, чем наш. И тогда им нужно только слиться воедино и — раз — стать новой вселенной. Смешаться, понимаешь? Иначе какой в том смысл?

— Ну, все-таки есть, ведь на каждом шагу встречаешь людей, которые об этом говорят, или даже не говорят ни о чем другом. Для них это имеет смысл. Они уже живут в другом мире.