Дочь якудзы. Шокирующая исповедь дочери гангстера - Секо Тендо Страница 39

Я была загружена работой и, как обычно, часть денег отдавала Маки. Однако всякий раз, когда я задумывалась над тем, сколько хлопот моя семья доставляет Таке, мне становилось ужасно стыдно. Мой муж работал день и ночь, чтобы помочь моим близким, и при этом никогда не жаловался. Как-то получалось, что мы появлялись дома в разное время и практически не виделись. Я готовила ему горшочек риса и оставляла какое-нибудь мясное блюдо в холодильнике, чтобы он подогрел в микроволновке. Мне хотелось бывать дома чаще, но с моим режимом это было совершенно невозможно. Работа «девушки для бесед» подразумевала готовность сорваться и выехать на встречу в любое время дня и ночи. Приходилось постоянно оставаться начеку, чтобы конкурентки не увели у меня клиентов, в выборе которых мне приходилось проявлять большую избирательность. Был лишь один способ избежать обмана и конкуренции — стать лучшей.

Поразмышляв несколько дней, я пришла к выводу, что нам нужно развестись. Таку, на которого всегда можно было положиться, я воспринимала как брата по оружию. Мне не хотелось его терять, но другого выхода я не видела.

— Слушай, я больше не хочу тебя расстраивать. Думаю, нам надо расстаться.

— Не надо со мной разговаривать как с чужим. Мы с тобой в одной упряжке, — с яростью в голосе ответил Така.

Однако я вбила себе в голову, что, покуда Така будет привязан ко мне, его страдания не закончатся. Точно так же меня когда-то привязывали к Маэдзиме деньги и наркотики. Сколько боли это причинило! Я снова попросила его согласиться на развод, и он ответил, что ему нужно время подумать.

— До встречи с тобой я относился к женщинам без уважения, — признался он мне через несколько дней. — Я никогда не понимал, как они думают, но, знаешь, каким-то образом мне удается понимать тебя.

Вот и все, что он сказал перед тем, как подписать бумаги на развод и съехать из квартиры. Получив документы и вернувшись домой, я обнаружила, что Така уже увез все свои вещи. Даже подушку забрал. Вспомнилось, как в первую ночь, которую мы провели здесь вместе, я, лежа в его объятиях, попросила никогда меня не покидать. Мы тогда поцеловались и снова занялись любовью, словно скрепляя печатью договор. Я знала, что он уважает мои чувства и любит меня всей душой, но этого мне было недостаточно. Я нуждалась в физической близости — без нее брак казался мне неполным.

Мы с Такой постоянно повторяли друг другу, что надо переехать в квартиру побольше, но сейчас, когда я обвела взглядом нашу крошечную однокомнатную квартирку, она показалась мне огромной и очень пустой. Все в ней принадлежало мне, не хватало лишь самого дорогого. И я знала, что оно никогда не вернется.

В день, когда мне исполнилось двадцать девять, вернувшись с работы, я услышала, как в квартире надрывается телефон. Я кинулась к нему и сорвала трубку:

— Алло.

— Сёко…

— Папа, что случилось?

— Сёко, пожалуйста, спокойно выслушай то, что я тебе скажу, — стало ясно, что сейчас я узнаю что-то плохое.

— Хорошо, я слушаю.

— У меня рак. Врачи сказали, что мне осталось жить месяцев шесть.

В глазах у меня потемнело. Несколько мгновений я слышала только гудение в ушах, но потом сработали рефлексы. Инстинкт выживания. Гудение прекратилось:

— Я еду. Скоро буду.

— Поздно уже. Зачем тебе лишние хлопоты?

— Папа, иди ложись. Я мигом.

Он сообщил о том, что его ждет смерть, с таким спокойствием и достоинством, словно речь шла о другом человеке.

Я повесила трубку, выбежала из квартиры и поймала такси. Всю дорогу думала о прошлом. В детстве у меня была мягкая игрушка — оранжевая собачка, которую я повсюду таскала с собой, и даже спала с ей вместе. Еще у меня были карманные часы на серебряной цепочке, доставшиеся от деда, и декора-1вный деревянный гребень, который мне отдала 1ама в память о бабушке. А также розовая музыкальная шкатулка, которую мама купила мне в магазине игрушек. Если поднять крышку, взгляду открывался вращавшийся латунный валик, похожий на стебель розы, утыканный штырьками, напоминавшими золотые шипы. Когда штырьки задевали похожие на лепестки клавиши на крошечной па-1ели, играла мелодия песни «Романс» из французского кинофильма «Запретные игры». Мне так нравилась эта музыка, что я ее крутила по сто раз в день. Даже когда музыкальная шкатулка сломалась, я всегда протирала ее до сверкающего блеска, после чего с гордостью ставила на видное место книжной полки. Еще одной любимой игрушкой был калейдоскоп, который тоже купила мне мама. В первый раз, когда мы вместе в него заглянули, то увидели узор, напоминавший блестящую рыбную чешую на спине одного из наших карпов. Сколько я ни крутила потом калейдоскоп и ни поднимала его к свету, столь прекрасного узора больше ни разу так и не выпало. Ребенком я очень любила все эти вещи, но с годами они потерялись. Странная вещь память. Отчего все эти воспоминания нахлынули на меня именно сейчас?

Я приехала к Маки и снимала туфли у двери, когда из комнаты показался папа.

— Спасибо, что приехала, — сказал он с широкой улыбкой.

— Папа, это точно рак?

— В последнее время у меня часто болит живот. Я уже давно животом слаб, но что-то в последнее время он меня сильно мучить стал. Я решил провериться, и вот… За тебя-то я не беспокоюсь, а вот за Маки… — он помолчал. — Она по уши в долгах, на ней ребенок. А ее муж… Не знаю, что она будет делать.

Папа выглядел совершенно обычно. Я заставила его в точности повторить слова врача. «Вы, как обычно, не обращали внимания на здоровье, и вот, пожалуйста, совсем себя запустили», — ворчал доктор, начиная осмотр. Он и раньше ругал папу за небрежное отношение к здоровью, особенно потому, что как-то обнаружил у папы легкую форму диабета. По словам папы, доктор все еще негодующе бормотал, пока вводил в желудок гастроскоп, но, увидев опухоль, вдруг резко замолчал. Однако оказалось, от моего папы не так-то просто отделаться. Он заставил врача признать, что у него рак. Судя по внешнему виду, опухоль была явно злокачественной, и доктор подсчитал, что отцу осталось максимум шесть месяцев. После чего папа объявил, что пойдет домой. Как доктор ни пытался уговорить его остаться — ничего не помогло. По словам отца, у них состоялся приблизительно следующий диалог:

— Ладно, пойду-ка я лучше. У меня много дел.

— Тендо-сан, что же вы такое говорите? Вы что, не хотите лечь в больницу?

— Это бесполезно.

— А как же лекарства?

— Не нужны они мне, спасибо.

— Боль будет невыносимой. Прошу вас, позвольте нам госпитализировать вас.

— Нет.

Я с легкостью представила, как он повернулся и с гордым видом вышел из кабинета.

— Папа, умоляю тебя, ляг в больницу, — стала упрашивать я его, как только он закончил рассказывать.

— Нет. Я хочу как можно дольше побыть с Маки. Сёко, ты ведь позаботишься о ней ради меня?