Жара - Ральф Ротман Страница 39

Де Лоо сел в машину. Через Херманплац он поехал на Хазенхайде, где, не проехав и двух домов, попал в пробку. Несчастный случай на Зюдштерн. Но и после они продвигались вперед крайне медленно; в машинах слева и справа от него доносились из приемников ритмические удары, возвещавшие о приближении конца недели, мембраны в стереоколонках вибрировали как сердечные клапаны при надвигающемся инфаркте, и некоторые водители молотили кулаками по рулю в такт ритму, не двигаясь с места. Когда он наконец добрался до Далема, Годчевского там уже не было, только машина Клапучека стояла на маленькой дорожке, которая вела к двухэтажной вилле, новенькому чуду под старыми дубами.

Сам Клапучек сидел на лестнице, в тени претенциозного, крытого сверкающей на солнце медью портика, и протягивал ему ключи. Хотя верх портика и особенно колонны были, судя по всему, очень мощными, они казались почему-то пустотелыми.

— Ох, и бушевал же он…

В янтарном брелке яйцеобразной формы застряли две мухи и хвойная иголка, а Де Лоо, разглядывая фасад здания, штукатурку кремового цвета и оконные рамы с зелеными ставнями, сказал:

— Опаздывают только нищие. Никого нет?

Клапучек покачал головой.

— Домоправительница отправилась разбираться с дочкой и учителем музыки или что-то в этом роде. Сейчас появится кто-то из нанятого обслуживающего персонала. Составь все в кухню. А мне пора уходить.

— Рыбачка?

— Точно. — Он сел за руль и завел машину. — Иди все время прямо, за столовой налево. Не распускай сопли, когда увидишь Рембрандта, а то, чего доброго, запачкаешь его, слышишь?

Он газанул, и гравий брызнул из-под колес на цветы, а Де Лоо огляделся. Звонка еще не было, в штукатурке дырка, в клубке проводов кто-то раздавил сигарету, и хотя дверь была из тяжелого массивного дерева, она легко открылась после едва заметного усилия при повороте ключа. Где-то хлопнуло окно.

Дорогостоящая тишина. Пахнет обойным клеем и лаком. Паркет блестит, овальный, облицованный до середины стен деревянными панелями холл, белые каллы перед зеркалом в золотой раме. Де Лоо поставил дверь на фиксатор внизу у плинтуса — маленькую фигурку всадника — и, достав из машины первый поднос, понес его через холл.

Лари и низкие буфеты из китайского антикварного магазина, большой плоский телевизионный экран и несколько белых, на вид очень мягких кресел и такие же софы, фланкированные с обеих сторон высокими напольными вазами, вот и вся меблировка. Светлые, с вкраплением серебряной нити в ткань, необычайно длинные гардины, края полотнищ лежат на паркете, и все, что бросалось в глаза, включая два натюрморта Боннара [44]на стенах, в которых преобладали оранжево-огненные и серо-розовые тона, выглядело, конечно, изысканным и дорогим, но самыми умопомрачительными по роскоши были, конечно, панели в простенках, подчеркивавших размеры богатого особняка.

Перед софами, на маленьких столиках из прозрачного стекла, стояли вазочки с трюфелями, марципаном и птифурами, а кроме того, графины с ликерами и плоские фарфоровые блюда с кубиками зеленого, красного и желтого желе, слегка дрожавшего при каждом шаге проходивших мимо. На широкой мраморной лестнице детские книги с картинками, запаянные в целлофан, и пустышка с ценником на шнурочке; Де Лоо прошел мимо всего этого в столовую. Столешница огромного стола и тяжелые стулья с темно-зелеными кожаными сиденьями, отражавшиеся в широкой стеклянной двери в сад, отличались диковинной по узору древесиной, незнакомой и приятной на глаз. Он склонился над стулом, понюхал спинку. Оливковое дерево, значит, и панели на стенах такие же.

Через открытую раздвижную дверь он вошел в кухню, пол выложен ромбовидными каменными плитами, черными и белыми, он поставил поднос рядом с водяной баней, подставками для поддержания тепла в кастрюлях и сковородах, большими блюдами с салатами, которые составили одно на другое его коллеги. За исключением ряда высоких шкафов с дверцами из матового стекла, оборудование кухни было выполнено из нержавеющей отполированной стали; с половников — от самых больших до маленьких разливательных ложек, висевших в длинном ряду под вытяжкой, — еще не были сняты круглые этикетки одной очень известной фирмы. На разделочной доске ни зазубринки.

Букет цветов, обернутый небрежно, торчал головками вниз в раковине, предназначенной для отмокания грязной посуды. Де Лоо вышел из кухни через другую дверь, чтобы принести остальные подносы. По темно-красной ковровой дорожке он прошел мимо целого ряда закрытых дверей; только ванная комната без окон стояла открытой, и он вытянул руку, чтобы нажать на выключатель или на то, что он за него принял. Свет вспыхнул раньше, чем он дотронулся. Пол, стены и потолок с встроенными маленькими лампочками-светильниками, посылавшими сильные яркие лучи, были облицованы плитками из натурального сланца, что делало помещение похожим на грот, а классическую музыку, включившуюся вместе со светом, отчасти на эхо. На умывальнике — «черный метеорит» — лежал дамский бритвенный прибор.

Опять в кухне, он услышал телефон, но не смог его нигде обнаружить. Звонок раздался три-четыре раза, затем включился автоответчик с голосом, купленным вместе с аппаратом; однако после звукового сигнала никто не объявился. Де Лоо посмотрел на часы, висевшие над стеклокерамическими поверхностями электроплит фирмы «Церан»; время вроде бы соответствовало действительности, но секундная стрелка двигалась то вперед, то назад. Вперед — назад.

Под прозрачными колпаками тихо доходили до кондиции готовые блюда. Де Лоо снял с магнитной планки один из множества ножей и содрал пленку с лезвия. Потом распаковал цветы, красные розы с муаровыми краями лепестков, и надрезал стебли.

Он открыл первый попавшийся шкаф. Белая фаянсовая посуда слегка овальной формы из самого простого сервиза, чашки для «эспрессо», тарелки для улиток, китайские фарфоровые ложечки, но ни одной вазы. Не было ее и во втором шкафу, где стоял такой же сервиз с золотым ободком, и тогда Де Лоо открыл крышку мусорного бачка и вытащил из-под цветочной упаковочной бумаги большую, слегка продавленную пластмассовую бутылку. Он проткнул ее ножом и принялся отрезать верхнюю часть примерно на треть. От визга отрезаемой пластмассы сводило скулы.

— Минуточку! Что здесь происходит?

Он обернулся. Женщина, стоявшая в дверях, прислонясь к косяку, была стройной, почти худой, в жакете из черного бархата и светлых, широких в верхней части брюках с кожаной вставкой. Под сорок, а может, уже за сорок, короткие седые волосы и цвет лица, неяркая бледность которого подчеркивалась только что накрашенными губами. В левой руке наполовину заполненный стакан, большим пальцем она вытерла по краю стакана помаду и придала себе, задрав подбородок, несколько воинственный вид, но ее подернутый налетом печали взгляд не очень соответствовал резкому тону голоса.

— Ну и? У вас что, язык отнялся? Что вы делаете здесь? — Голос, которым пришпоривают коня: вероятно, для нее было привычным делом давать распоряжения, которые всегда выполнялись незамедлительно, и Де Лоо, вытащив нож из бутылки, показал им на подносы с едой. Она жестко ухмыльнулась и допила стакан, не сводя с него глаз. Потом оттолкнулась от стены, посмотрела на розы, лежавшие на краю мойки, на сердцевину обрезанных стеблей и наклонилась вперед.