Большая армянская свадьба - Эмилия Прыткина Страница 39

– Не больно? – заботливо спросил он.

– Да нет, не очень… ап-чхи! – чихнула Арусяк, отряхивая пыль с джинсов, изодранных на заднице в клочья. – И как мне теперь в таком виде ходить?

– Ничего, я, когда первый раз спускался, тоже чуть не убился, а потом привык. Ты не бойся, здесь людей нет, а придем к Соне – она тебе даст какую-нибудь юбку. А вот и наш сад. – Сенулик поднял руку и показал в сторону большого сада, огороженного колючей проволокой.

– Ты уверен, что это ваш сад? Мне кажется, ты врешь.

– Я никогда не вру. – Сенулик вытер сопли.

Арусяк окинула взглядом сад и задумалась:

– А как мы туда попадем, в ваш сад?

– Просто, там лазейка есть. Можно и через калитку, но я ключ дома забыл, честное слово. Ну, не веришь мне, давай пойдем спросим у бабушки.

– Да нет, верю, пошли, – вздохнула Арусяк, посмотрев на отвесный склон, с которого она съехала на пятой точке минуту назад.

Сенулик махнул рукой, показывая дорогу, и они пошли вдоль проволоки. Вскоре Арусяк очутилась перед просторным лазом: кто-то вырезал в проволоке дыру высотой в человеческий рост.

– Вот, проходи, – как радушный хозяин, пригласил Сенулик.

Арусяк прошла вперед и прислушалась. В саду было тихо. Тем временем Сенулик снял футболку, завязал ее узлом и передал сестре, а сам лихо вскочил на дерево и стал его трясти. Ветки зашатались, но ни один плод не упал.

– Сил не хватает, давай ты залезешь и станешь трясти, а я буду внизу собирать, – предложил он.

Пришлось Арусяк лезть на дерево и трясти ветки что есть сил.

– Падают, падают! – радостно завопил Сенулик и стал собирать падающую алычу. – Хватит пока.

– Может, я слезу, а? – предложила Арусяк. Смутное сомнение, что здесь что-то нечисто, не покидало ее с того момента, как они вошли в сад.

– Нет, погоди, еще раз тряхнешь, тогда и пойдем, – крикнул Сенулик.

– Ладно, – вздохнула Арусяк и облокотилась о ветку.

– Давай тряси, – послышалось снизу. – Только сильно тряси.

Что есть силы налегла Арусяк на ветку и стала раскачивать ее из стороны в сторону. Алыча градом посыпалась вниз.

– Может, хватит уже? – крикнула она.

– Хватит, хватит, мать вашу! – послышался мужской бас.

«Попались», – похолодела Арусяк.

Племянника и след простыл, а на его месте стоял рослый мужчина лет шестидесяти с ружьем наперевес. Сердце Арусяк екнуло, она вцепилась в ветку и жалобно прошептала:

– Здравствуйте, дяденька-джан.

– Какой я тебе дяденька-джан?! А ну слезай, мать твою так! Сейчас дробью засажу по заднице, будет тебе дяденька-джан! – Мужчина потряс ружьем в воздухе.

– Не-а, не слезу, – замотала головой Арусяк, вцепилась в ветку еще сильнее и стала карабкаться наверх, проклиная всех на свете и в первую очередь себя, доверчивую дуру, которую угораздило вляпаться.

– Сейчас позову собак, – пригрозил мужчина, – будут тебя стеречь, пока я за лестницей пойду. Все равно же сниму тебя с дерева, так что лучше сама слезай.

В ответ Арусяк стала карабкаться еще выше и через минуту оказалась на верхушке дерева. «Чому ж я не сокіл, чому не літаю?» – вспомнила она слова украинской песни.

– Ты дочь Аршака? – рыкнул дядя.

– Нет, я Пети дочь, то есть Погоса, мы приехали в гости из Харькова. Мой двоюродный брат Сенулик сказал, что это наши деревья, а так я бы не полезла. Мы в гости к моей сестре Соне шли, она дворником работает. У меня тетя Марета, дядя Гамлет, бабушка Арусяк, нашу соседку Хамест зовут, может, вы знаете, она недавно люстру купила, а сейчас стенку новую. Лиазор наш Гарник, я для него сегодня письмо переводила, – затараторила Арусяк, пытаясь вспомнить как можно больше имен в надежде, что дядька узнает хоть одного из перечисленных людей и будет к ней снисходителен.

Имя Гарника подействовало на мужчину мгновенно: если до этого тон его был просто грозным, то теперь мужик рассвирепел, как раненый вепрь, стал бегать вокруг дерева и выкрикивать громкие проклятия в адрес лиазора:

– Так ты к этому негодяю Гарнику приехала? К этому подлецу? Да он на меня кляузы в ЖЭК пишет, а у самого-то родственнички в чужих садах алычу воруют! – Дядька ухмыльнулся и довольно потер руки.

– Нет, я к бабушке Арусяк приехала, – поспешила заверить Арусяк. – А Гарник – просто наш сосед, он мне тоже не нравится. Я в гости к Соне шла, может, знаете, дворником она работает?

– Кем-кем, порником? – переспросил дядя.

– Ну да, порником, порником, – выпалила Арусяк. – Вы не знаете Соню, которая порником работает?

– Не знаю, не знаю, у нас на весь Эребуни-массив только три порника: Алвард, Сусанна и Нвард, а Сони не знаю.

– Может, она недавно работает? Она живет в доме сорок четыре, квартира двадцать три, я к ней шла. Мы с моим братом двоюродным шли, он сказал, что это их деревья, а потом убежал. Отпустите меня, дяденька, а? У меня уже нога затекла, – жалобно простонала Арусяк.

– Спускайся вниз, – покачал головой мужик.

– А вы меня точно отпустите?

– Точно-точно! Спускайся, только осторожно! Не бойся!

Арусяк стала спускаться. Спрыгнув на землю, она отряхнулась, потупила взор и прикрыла руками изодранные на заднице штаны.

– К Соне идешь, говоришь? – ухмыльнулся мужик в усы.

– Да, вы не подскажете, где дом сорок четыре?

– Пошли, проведу, – махнул он рукой. – Тебя как зовут?

– Арусяк, Арусяк Мурадян!

– Ваго Сардарян, – представился мужчина и с удивлением посмотрел на девушку.

Бари луйс, Ваго Сардарян!

С таким странным случаем Ваго, уже десять лет ухаживающий за садом, еще не сталкивался. Воровством промышляли в основном дети, но не взрослые девицы, которые как на духу рассказывают первому встречному о том, о чем и вслух-то говорить неприлично. Весть о том, что в их районе завелся еще один порник, Ваго опечалила, поскольку смысл жизни одинокого стареющего мужчины составляли охрана сада и борьба за нравственность. Будучи ярым противником разврата, Ваго боролся с женщинами легкого поведения всеми доступными способами. Ночами, под покровом темноты, сторож Ваго выводил черной краской на дверях падших женщин нехорошие слова. Женщины тем не менее продолжали падать еще ниже, а неугомонный Ваго, попавшись однажды, стал писать письма и бросать их в почтовые ящики жильцов, призывая изгнать Алвард, Сусанну и Нвард за переделы микрорайона. Красноречивые письма, в которых рассказывалось о том, как, к примеру, боролись с падшими женщинами в Средние века, произвели на жителей мужского пола Эребуни-массива неизгладимое впечатление, и клиентура трех девиц возросла настолько, что тем пришлось вызывать подмогу из соседних районов.