Мужчины и женщины существуют - Григорий Каковкин Страница 39

— Да.

— Ты меня узнала?

— Да.

— Ты где?

— Гуляю.

— Одна?

— Да.

— Я хочу тебя видеть. Приезжай ко мне.

— Куда?

— Домой, туда, где была, — я тебя встречу.

— Да. Понятно.

— Приедешь?

— Нет.

— Я не пойму: то “да”, то “нет”. Ты разговаривать не можешь?

— Да.

— Я хочу тебя. Я хочу тебя очень, — сказал Вольнов. — Как сможешь поговорить, перезвони. Я жду твоего звонка. Ты где, в кино, что ль?

— Нет.

— С кем-то уже в кровати?

— Нет-нет.

— Хорошо, — ответил Вольнов. — Я больше не гадаю — я жду твоего звонка в течение часа, а потом, если не перезвонишь, пойду в клуб с ребятами выпивать. Все, жду.

— Хорошо, — ответила Людмила, но Вольнов этого не услышал, у него была привычка, говоря по телефону, не дожидаться последних слов.

Тулупова закрыла мобильный телефон и положила его в сумочку, бережно, как гранату. Теперь он лежал там с взрывным словом “хочу”.

Аркадий наблюдал этот короткий разговор с чередой “да” и “нет”, но ничего не заметил на лице Тулуповой, которая считала, что обман всегда заметен. Она так долго объясняла это детям, что поверила сама. Конечно, я ему ничего не должна объяснять, думала она, строго говоря, у меня ничего с ним нет, и не будет, но не хотелось, чтобы Аркадий знал о ее жизни больше, чем она хотела сказать.

Когда эти мысли пролетели, она не смогла вернуться в разговор, совершенно забыв, о чем они говорили с Раппопортом.

— Звонок. Я тебя прервала… ты хотел…

— Нет, ничего не хотел. Ничего совсем.

— Ты мне хотел сказать…

— Я не хотел. Это вы хотели узнать, почему я до сих пор холостяк.

— Да.

— У меня нет никаких проблем, о которых вы, возможно, подумали, — с некой обидой в голосе сказал Раппопорт. — Никаких.

— Нет, Аркадий, меня это не волнует. Я даже мечтаю о безопасных мужчинах — на сайте столько всего, какое-то помешательство, — сказала Тулупова, но сама знала, что обманывает, эта сторона жизни неожиданно для нее самой становилась какой-то параллельной дорогой, параллельной ее прошлому, ее детям, ее Червонопартизанску. Она шла по своей скромной, библиотечной тропе, а рядом строилась магистраль, завозили щебень, песок, укатывали, утрамбовывали, работали большие машины, и теперь ее уже не удивляли вопросы на сайте в разделе “автопортрет” “хотели бы вы увеличить грудь?”, “возбуждает ли вас порнография?”, “как часто вы хотели бы заниматься сексом?”. Если есть такие вопросы, значит, они откуда-то появились, они кому-то нужны, на что-то непременно отвечают. И рядом с ними, или между них, среди них, лежит и греется на солнышке ее собственное, не дошедшее до нее счастье.

Раппопорт складно объяснил, почему никогда не был женат. Его жизнь была похожа на слежавшийся в школьном портфеле бутерброд, любовно приготовленный еврейской семьей. Один слой — девушка Соня, одноклассница из математической спецшколы где-то в центре Москвы, она вышла замуж, пока он сидел и учил французский в зоне. Другой слой — ожидание. Его чувства к ней. Некий выдуманный объект — несчастная Соня уже в браке с мужем, тираном и распутником. Потом еще один

слой — развод Сони с мужем, и уже Аркадий вместе с ее ребенком в однокомнатной квартире своей еврейской бабушки. Тонкий слой, как лист салата — беременная Соня от Аркадия, и потом отъезд в Америку Сони, которая наконец-то нашла то, что искала, и теперь в США у Аркадия растет дочь, называющая чужого американского мужчину папой. Тулупова слушала хитросплетения этого захватывающего сюжета, понимала, что он захватывающий, что это точно бестселлер, но не улавливала сути, не вникала, просто набор известных слов — расставание, соединение, будто демонстративный учебный опыт, реакция кислорода и водорода в кабинете химии. Рядом с ней, мешая слышать и думать, буквально за спиной, находился Вольнов со своим взрывным желанием и боем таймера, установленного на час. Она кивала, поправляла волосы, делала еще какие-то нервные показательные жесты, слушая Аркадия, но думала только о нем.

“Как он посмел, что я, девушка по вызову, что значит “приезжай”. С другой стороны, думала она, — “он меня ждет, он позвонил”. И она вспомнила рыжего кота, который, мягко ступая по кровати, прожигающе рассматривал ее в темноте. Что он видел в ней? Он видел в ней то, что и назвать страшно, — ее тягу к мужчине. Оскорбительную. Ее желание быть раскатанным тестом, ее мнимую независимость и холодность, ее бесстыжее лицо немолодой женщины, которая пришла к нему и хочет остаться.

“Наверное, он считал, что я претендую на его размороженную треску, но на что-то же я претендую? Не с французом — ему я должна сказать что-то сочувствующее. Я и вправду ему сочувствую. Почему обижают евреев? Если у них не складывается, то не складывается всегда по-настоящему”.

— Аркадий, тебе тяжело знать, что дочь там, а ты здесь? Я бы не смогла, это невыносимо.

— Нет. Я подумал, какая разница, кому принадлежат дети, все дети — дети,

твои — мои, дети и дети, надо просто не различать где, чьи. Я сначала очень переживал, а потом переводил один текст, про единую Европу, глобализацию и всякое такое, и там писалось про верденскую мясорубку в Первую мировую, где за границу между Францией и Германией погибло с той и другой стороны миллион человек. А сегодня — ничего. Нет границы. И никто не знает — за что гибли? Сто лет всего прошло. Даже меньше. Все, за что они умирали, не существует. И мне показалось, что мы переживаем, переживаем, а потом — все, конец. Приедет моя дочь ко мне или нет — никакой разницы. Моя мама говорит, что нельзя жить только одной женщиной. Их должно быть много…

“…он, наверное, умный — говорит непонятно, но дети могут быть только мои”.

— Дети могут быть только мои, — сказала Тулупова, оставляя в стороне свои мысли про несчастных евреев и про ум Аркадия. — Дети — всегда мои.

— …только кажется, они все равно от тебя уйдут.

— Я чего-то не понимаю. Где тут метро?

Вольнов стоял за спиной. Когда Раппопорт говорил, как назло долго, Людмила думала только об уходящих минутах.

— Еще две троллейбусных остановки.

— Давайте, давай, Аркадий, пойдем быстрее, мне надо домой. Я вспомнила.

“Неужели я так его хочу. Я его хочу или я хочу его видеть? Сколько мне лет? Это стыдно”.

— А может быть, мы куда-нибудь сходим, — робко предложил Аркадий. — Мы могли бы…

— Мы уже сходили. Для первого раза хватит. Вы еще подумаете про меня, и вам… тебе, — поправилась Тулупова, — … покажется, что я не нужна вам. Тебе.

— Вы мне очень понравились, Мила.

“Я, наверное, о нем должна мечтать — он меня может любить. Но я почему-то встретилась с Вольновым. С ним, а потом…”.