Жизнь и приключения Светы Хохряковой - Татьяна Догилева Страница 39

– Подсохло, подсохло. Весна совсем. И ты, Мань, по весне расцвела прямо. Хорошеешь день ото дня.

– Да я просто беременная, теть Ань, – вдруг сказала Манечка и тихонько радостно засмеялась.

У теток от такого ответа отпали челюсти, они-то приготовились к длительной и приятной процедуре травли. «Преступница» сначала должна была долго отпираться и бегать от них, а они бы ее, наоборот, подлавливали бы, изобличали и стыдили. А тут – нате вам, сразу – я беременная. Что теперь дальше делать прикажете? Одной злой волшебнице все же удалось захлопнуть челюсть, потому что она как-то неуверенно произнесла:

– Шалава бесстыжая!

Но товарки ее не поддержали:

– Да ладно вам, баба Катя. Я не бесстыжая, я счастливая.

И Маня легкой походкой отправилась к своему дому. Очнулась Дудкина и прокричала Мане вслед:

– Родители-то знают?

Маня обернулась и тоже крикнула весело:

– Приедут – скажу! До свидания!

И она помахала всем рукой. Очень расстроились ревнительницы нравственности, что лишились привычного развлечения, но духом не пали, а возложили все свои надежды на приезд Маниных родителей.

Ну и тетя Люся их уже не подвела. Приехали они утром в воскресенье. Все жители слободы были свободны и поэтому, как только завидели грузовик дяди Пети, сразу высыпали на свои крылечки. Я же стремглав понеслась к Мане. Столкнулась с тетей Люсей и дядей Петей у их калитки.

– Здравствуй, Света! Ты куда так несешься-то? – спросила тетя Люся.

– С приездом, теть Люсь! Да вот борщ варю, а лаврушка кончилась, хочу у Мани попросить.

– Борщ – дело хорошее, – вступил в разговор дядя Петя. – Может, пригласишь похлебать?

– Ой, дядь Петь! Как вы загорели уже! Да Маня сама небось наготовила вкуснятины, она у вас хлопотунья. Вот рада будет, что вы приехали! – тараторила я громко, а уж как к двери подошли, я вообще заорала во всю глотку:

– Маня! Встречай! Родители приехали!

Тетя Люся аж шарахнулась:

– Ты чего орешь, Светка?

А Манечка уже открыла дверь и с радостным визгом бросилась обнимать и целовать родителей. Они вошли в дом, а я задержалась и увидела, что тетки со всех ног стекаются к Маниному дому, боясь пропустить представление. Зрителей собиралось достаточно. Прибывших первыми я попыталась урезонить:

– Ну чего вы приперлись? Ступайте по домам, вам здесь не театр!

– Вот ты в театре своем и командуй, кому куда идти. А здесь ты не указчик.

Я еще погавкалась с ними, но тут из дома раздался дикий крик, и я рванулась внутрь. Кричала тетя Люся, и кричала вполне ожидаемые в данной ситуации слова: бесстыжая, опозорила родителей, как теперь людям в глаза смотреть, и еще, что она сейчас придушит дочь своими руками. Но она не только кричала, она гонялась за Маней с большим вафельным полотенцем, пытаясь огреть. Маня же бегала от нее, уворачивалась, но иногда все-таки получала. Бегать с пузечком ей было нелегко, она придерживала его одной рукой, второй пыталась отбить полотенце. Лицо у Мани было красным, она время от времени просила:

– Мам, ну не надо!

Но родительница ее вошла в раж, волосы растрепались, на лице поблескивали капельки пота, глаза горели. Маня вдруг надрывно закричала:

– Ну и убивай! Убивай вместе с внуком!

Плюхнулась на диван и заплакала. Тетя Люся и давай лупить ее полотенцем куда попало, та только пузо закрывала да плакала громко, как ребенок.

– Опомнись, теть Люсь!

Я попыталась оттащить ее в сторону. Но мамаша падшей дочери не опомнилась, а начала лупасить полотенцем меня. Это было так больно! Сначала я, не ожидавшая такого поворота событий, офигела и стояла пугалом недвижным, получая удары, потом адреналин вдарил в голову, и я начала сопротивляться. Завязалась нелепая женская драчка. Тетя Люся била меня и обвиняла во всех смертных грехах:

– Это ты, шалава, с толку ее сбила. Артистка хренова! Да чтоб ты провалилась, дрянь городская!

Я тоже в долгу не оставалась:

– Совсем одичала в лесу своем! Променяла дочь на оленей! Следить за дочерью надо было!

Тут она как хлестанет меня по лицу.

– Глаз! – заорала я. – Глаз мне выбила!

И я, завывая, картинно рухнула на пол в позу эмбриона. Глазу действительно досталось, но не так сильно, как я изображала. Зато тетя Люся испугалась, бросила полотенце и завопила:

– Петя, я ей глаз выбила! Меня теперь в тюрьму посадят! Петя! – И она рухнула на диван рядом с плачущей Маней и тоже зарыдала: – Доченька моя единственная! Мамку твою в тюрьму теперь посадят. И помочь тебе теперь некому будет, и защитить от злых людей. И внучка теперь не увижу!

Они начали так истово обниматься и целоваться, словно «воронок» уже прибыл за тетей Люсей и безжалостные милиционеры прямо сейчас утащат ее в тюрьму.

Я решила, что достаточно мы повеселили народ за забором своими радиоспектаклями, поднялась с пола и, не переставая моргать правым глазом, из которого все время лились слезы, заявила:

– Да нет, вроде видит, – и плюхнулась к ним на диван третьей.

Сидели мы втроем, молчали и только всхлипывали. Силы покинули воительниц. Никто не выиграл. Ничья.

– Ну хватит сырость разводить! – впервые за всю катавасию нарушил молчание дядя Петя. – Побуянили и хватит!

И вдруг как-то беззащитно улыбнулся:

– Люська! У нас же маленький будет! Елки-палки! Мань, ты говоришь мальчик?

– Мальчик, пап. УЗИ показало.

– Слышь, Люсь, – мальчишка!

Тетя Люся почему-то закрыла лицо руками.

– Нормально у тебя там все, в животе-то? – с беспокойством поинтересовался будущий дед.

– Врачи сказали, что все хорошо.

– Когда ждать?

– В сентябре.

– Не так уж и долго. – Дядя Петя встал, подошел к Мане и как-то неуклюже, смущенно поцеловал ее в голову. – Ты это… Теперь поаккуратнее, что ли. Береги мальца-то.

Он осторожно положил свою здоровенную ладонь на живот дочери, тихо засмеялся:

– Привет, парень!

– Шевелится? – шепотом спросила тетя Люся.

– Шевелится, мам, еще как шевелится. Потрогай!

И Маня положила руку матери на свой живот. Не знаю, что уж там почувствовала тетя Люся, но она вдруг нагнулась и поцеловала Манин животик. В доме явно пролетел ангел, потому что наступила какая-то радостная тишина.

– Вы там живые? – раздался крик с улицы. Дядя Петя подошел к приоткрытому окну и гаркнул:

– Живые! – а потом обернулся к нам: – Надо народ успокоить, а то после вашего ора с испугу кто-нибудь милицию вызовет. – И он пошел к дверям, распахнул их настежь и объявил: – Все нормально, гражданки и граждане. Поучила мать дочку как положено, а теперь радуемся. Внук у меня будет, бабоньки! В сентябре! Всех на крестины приглашаю. Ух, выставлюсь! Никто трезвым не уйдет!