Слепые по Брейгелю - Вера Колочкова Страница 39

— Ох, горе ты мое, горе, — Павел сел перед ней на корточки, заглянул, усмехаясь, в лицо. — Ты хоть знаешь, какая ты страшненькая, когда ревешь? Прямо глаза бы не глядели и вообще, не могу я смотреть, когда бабы ревут! Нет у меня нынче сил на утешение, прекращай, а?

— Да не надо меня утешать.

— Ладно. Не буду.

Опершись ладонью о столешницу, он тяжело выпрямился, проговорил почти раздраженно:

— Так, Маха. Давай мы с тобой договоримся: если ты собираешься причитать, лучше забудь сюда дорогу. Поняла?

Это «поняла» вышло совсем холодным и злым — она испугалась, затихла, подняла к нему зареванное красное лицо. Шмыгнула носом, вжала голову в плечи. И прошептала распухшими от слез губами:

— Да… Да, я поняла. Я больше не буду.

— Ну, вот и молодец. А жалеть меня не надо, Маха. Я ж тебе не муж, не брат, не отец. Да и вообще, я тебе одну тайну открою. Знаешь, умирать вовсе не страшно. Когда точно знаешь, что никакой надежды нет, уже не страшно. Вот про отсутствие надежды узнавать — это да, это тяжеловато, там паника сразу за все хватает — за сердце, за мозги, за яйца. Ладно, ладно, не опускай глаза, прошу пардону за некультурное отображение своих ощущений. Все время забываю, что ты у нас девушка психически перепуганная. Стоп, не реветь! Чего опять?

— Нет, нет, я не буду.

— Ну, то-то. Сама подумай, чего бояться-то? Все там рано или поздно будем. Тем более я свои земные дела завершил, если следовать этой дурацкой присказке — про дом, про сына, про дерево… Если взять дом, к примеру, так я этих домов вообще до хрена построил. Знаешь как по ступенькам на небо шел — чем дольше жил, тем больше да красивше был у меня дом. И сына тоже вырастил, выучил в престижном забугорье, там он и обосновался, подлец. Теперь если сам не позвоню, так и не вспомнит. А уж деревьев я сколько вырастил, Маха, у-у-у… Я ж когда-то лесотехнический институт закончил, представляешь? Лесничим по распределению работал, в самой что ни на есть лесной глухоманной Сибири. Так что старался, сама понимаешь. Это же святое дело — деревья сажать. А потом, позже, бизнесменом заделался и начал их вырубать.

— Это что, те самые деревья, что ли? Которые посадил?

— Нет, бог с тобой. Те еще не выросли, это я так, иносказательно ляпнул. Я другие принялся вырубать да продавать, да деньги делать. Химичил, конечно, каюсь. И государственную казну обездолил, и природу обхамил. А, да чего там. Спросят — ответим, покаемся. Слушай, а давай напьемся, а, Маха? И Лушу заодно помянем.

— Ой! А я же не пью.

— Что, совсем?

— Совсем. То есть могу, конечно, сухое вино, например. Да и то не больше одного бокала.

— А что с тобой? Завязала, что ли?

— Да ну тебя! Нет, конечно. Просто мой организм так устроен, не принимает алкоголя, и все.

— Ну, это не страшно. Подумаешь, как удобно устроился твой организм. Значит, его перестроить надо, волю над ним взять. Тем более порция хорошего коньяка еще ни одному капризному организму не помешала. Давай, Маха, дуй в магазин за коньяком.

— Ой… Я не знаю… А тебе разве можно?

— Мне, Маха, теперь все можно. Только сначала вот что… Сначала укол мне сделай, ага?

— Что, опять приступ?

— Да он давно уже приступ. Научился уже терпеть. Ну, давай укол по-быстрому и дуй в магазин!

На этот раз вся процедура прошла как по маслу, за десять минут управилась. Еще и командовала со знанием дела, и слезы куда-то делись, и голос был почти уверенным:

— Ложись на живот! Расслабься! Не шевелись! Все, можешь вставать…

— Спасибо, Маха. Что бы я без тебя делал, радость моя. Ну, чего встала, иди за коньяком! Там, в прихожей, в куртке, возьми кошелек… А, да, и за Лушу возьми, сколько потратила! Там денег много, честно себе отмусоль, не стесняйся. Иди, иди, не сверли меня взглядом, дыру просверлишь.

— Может… Ты сам как-то? Ну, с деньгами? Мне неловко…

— Ой, брось! Не зли меня. Иди, время теряем. Да, еще лимон взять не забудь… И на коньяке не жмоться, самый приличный возьми. А я, пока ты ходишь, полежу немного. Устал терпеть, зараза, голова кружится…

— Ну, вот! Какой тебе коньяк?

— Ты еще здесь, Маха? Тебя под зад коленом выпнуть, что ли? Иди давай! И закрой меня на ключ!

Пожала плечами, послушно поплелась в прихожую. Почему-то совсем не обидно было, как он ее практически «выпнул» из дома за коньяком. Наоборот, чувствовала в душе странную уверенность. Откуда она взялась — оставалось загадкой. Особенно на таком горестном фоне.

В прихожей она нащупала в кармане куртки кошелек, вытащила на свет тусклой лампочки. Да уж… Эту основательную кожаную роскошь и кошельком назвать трудно — язык не поворачивается. Когда открывала, руки дрожали. В конце концов строго одернула себя — что она, ворует, что ли?

Денег в кошельке было много, причем всяких. Рубли, доллары, евро. Да уж, запасся основательно — чтобы по банкоматам не бегать, наверное. Все предусмотрел… Только медсестру не успел найти, которая бы приходила по первому требованию уколы ставить. Выходит, ей отведена роль медсестры. И девочки на побегушках тоже. Да ладно, тоже не обидно, кстати! Не защемило оскорбленную гордость нисколько. Да и какая там гордость, господи! Она бы и не то для него сделала, если бы что-то можно было сделать, изменить.

Так, а это что в отделении кошелька? Опа, а это у нас паспорт…

Сердце застучало, перетекло дрожью в пальцы, и оглянулась на дверь воровато. В комнате тишина, задремал, наверное. Так, первая страница… Ага, Званцев Павел Петрович, понятно. Год рождения… О, так они ровесники, получается? Ага, прописка… Так он из Приозерска, значит! Ничего себе… Это ж недалеко, часа четыре на электричке, а на автобусе еще быстрее… Ну да, точно, в Приозерске же большой лесопромышленный комплекс есть! Надо запомнить адрес на всякий случай. Лесная, семь. Легко запоминается. Лесная, семь… Лесная, семь…

Пока шла в супермаркет, в голове так и вертелась заклинанием эта Лесная, семь. Будто подсказывала, что нужно делать. Только решение пока не созрело, так, мелькало пунктиром по краю сознания. В винном отделе, не задержавшись у витрины, сразу огорошила продавца: мне коньяк самый приличный, самый дорогой и чтобы потом без претензий, я тут рядом живу, если что! И, уже забирая красивую коробку, опять сама себе удивилась — надо же, осмелела как. Уже и грозить вздумала — я тут рядом живу, если что. Все в панике разбежались, ага.

Открыла дверь в квартиру, вошла тихо, на цыпочках. Павел крепко спал на диване, отвернувшись к стене. Постояла над ним — жалко будить. Пусть спит. Успеется еще с коньяком.

Накрыла его тихонько пледом, так же, на цыпочках, вернулась в прихожую. Когда поднялась к себе в квартиру, обнаружила в руках пакет с коньяком. Надо же, прихватила по рассеянности! Видать, не помянуть сегодня бедную Лушу. Ничего, можно и завтра, она добрая была собака, простит.