Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Воллам Мортон Страница 39

Здесь хранилась замечательная коллекция всевозможных предметов старины. В темноватой комнате с высокими потолками — где некогда вершились судьбы приграничья — я увидел застекленные шкафы, в которых стояли молочные бидоны, старинные чайники, кофейники, ножи и ложки. И хотя умом я понимал, что вещам этим от силы два столетия, тем не менее они производили сильное впечатление. Ах, как растрогались бы пожилые фермеры, если б они пришли сюда и увидели древние бабушкины спицы и потертый нож оома Яна! Все эти незатейливые предметы бережно сохраняются для потомков.

Фермерам в то время приходилось несладко. Как мужчины, так и женщины вели суровую, полную лишений жизнь. Здешние экспонаты, вероятно, собраны по самым преуспевающим из окрестных хозяйств. Ибо те фермеры, что победнее, обходились без подобных предметов роскоши. Нередко единственное, что оставалось после них, — это старое ружье да видавший виды вагон. Требовалось обладать отважным и несгибаемым характером, чтобы на протяжении десятилетий вести столь скудное и безрадостное существование. Не думаю, чтобы потомки старых буров по доброй воле согласились бы занять их место в наши дни.

Время от времени сюда наезжали служащие Компании, желавшие прикупить скот. Тогда в мозолистые руки фермера переходил десяток-другой драгоценных риксдалеров, которые незамедлительно упрятывались в семейный кист. И лишь раз или два в году, когда фермерская жена везла на продажу соль, масло и мыло — в этот самый исключительный и волнующий миг денежки снова выныривали на свет. Их доставали из сундука, но лишь для того, чтобы обменять на кейптаунском рынке на предметы первой необходимости — чай, кофе, сахар, табак, одежду и патроны для ружья. Между прочим, ассортимент покупок в точности совпадает с тем, что приобретали американские поселенцы в обмен на свой скот, зерно и шкуры.

Больше всего меня позабавил один экспонат. Он представлял собой палку в восемь футов длиной, к концу которой была прикреплена сума для сбора пожертвований. Да не просто сума, а в комплекте с колокольчиком — для того, чтобы будить прихожан, заснувших во время проповеди. Подобное приспособление могло появиться лишь в кальвинистских странах, где молитвенные собрания обычно проводились на свежем воздухе и длились не один час. В Америке пуритане тоже использовали нечто подобное, только они не догадались к «палке-будилке» прикрепить суму для подношений. В американском варианте один конец палки увенчивался заячьей лапкой, а к другому привязывался все тот же медный колокольчик. В каждой общине существовал специальный десятинник (нечто вроде старосты: он собирал десятину и следил за соблюдением всех церковных правил). Так вот, во время затянувшейся проповеди этот десятинник зорко приглядывал за разомлевшей паствой. Если замечал, что кто-то из взрослых прихожан клюет носом, он начинал деликатно щекотать его заячьей лапкой (благо, длина палки позволяла дотянуться практически до каждого). Если же подобная беда приключалась с кем-нибудь из мальчишек, тут уж в ход шел звонкий колокольчик.

Я осмотрел портретную галерею Дростди и отметил мимоходом несколько непреклонных шотландских лиц. Внимание мое привлекла фотография со следующей сопроводительной надписью: «Капитан Бенджамин Муди, 10-й лэрд Мелсетера, что на Оркнейских островах. Родился в 1789 г., умер в 1856 г. в Свеллендаме. Потомок Роберта I Брюса, короля Шотландии (1274–1329), а также семи последующих королей». Ну что за народ эти шотландцы!

Семейство Муди заслуживает отдельного рассказа. Во время обоих якобитских восстаний они были на стороне Ганноверской династии, что явно не улучшило их отношений с оркнейскими якобитами. В результате прадед Муди был застрелен одним из местных патриотов прямо на улице Киркуолла, столицы Оркнейских островов. По шотландским законам того времени подобное злодеяние требовало отмщения, и сын погибшего отомстил — устроил облаву на тамошних якобитов, а, изловив, отправил их в лондонский Тауэр. Как ни удивительно — ведь в том политическом противостоянии Муди оказались на стороне победителя, — богатства они на этом не нажили. Напротив, со временем род Муди сильно обеднел, и в 1817 году Бенджамин Муди решил эмигрировать на Кап. С собой он взял две сотни шотландцев, в основном рабочих и ремесленников. Это была одна из первых попыток создать британскую колонию в Южной Африке.

Люди, которых Муди привез на Кап, должны были либо вернуть деньги за свой проезд, либо бесплатно отработать на него полтора года. После этого они могли самостоятельно распоряжаться своей судьбой. К несчастью для Муди, людей он набирал не на Оркнейских островах (где его имя что-нибудь да значило), а в Эдинбурге. Большая часть из рекрутированных попросту сбежала от него по прибытии в Южную Африку. Одни рассеялись по окрестным маленьким городкам и фермам — благо, работы везде хватало, — другие же избрали для себя беспокойную жизнь торговцев и охотников за слоновьими бивнями.

Что касается Муди, то он купил за шестьсот фунтов старое капское поместье Хрут Фадерс-Боск, где и родились семеро его детей. Брат Муди по имени Дональд, который присоединился к нему в Южной Африке, впоследствии стал заметной фигурой на Капе и в Натале. Именно эти два брата дали начало многочисленному клану Муди в Союзе и Родезии.

Третий же брат, Дж. У. Д. Муди, провел в Южной Африке десять лет, после чего написал замечательную книгу, в которой интересно и правдиво описал свои южноафриканские странствия. Находясь на Капе, он познакомился с шотландским поэтом Томасом Принглом, который приехал туда в 1820 году в числе прочих британских переселенцев. Встреча эта оказалась судьбоносной для Муди.

Много позже, уже в Лондоне, он встретил в доме Принглов юную Сюзанну, одну из многочисленного выводка девиц Стрикленд (старшая сестра Сюзанны, Агнес, на тот момент уже была знаменитой писательницей, автором нашумевшей книги «Жизнь английских королев»). Молодые люди поженились и уехали в Канаду. У них была большая семья, потомки которых распространили славную фамилию Муди по всей Канаде и Соединенным Штатам.

4

Настало время, когда южноафриканцы вспомнили о своем прошлом. Портреты прапрадедушек теперь висели на почетных местах в их домах. Романтический ореол окутывал все события столетней давности. Краеведческие музеи стали самым посещаемым местом в городе.

Упомянутые музеи, как и все подобные заведения, обретали свои бесценные коллекции благодаря стараниям местных любителей древности. Эти люди ни перед чем не останавливались, чтобы заполучить для экспозиции какой-нибудь старинный подсвечник или маслобойку. Не оставляли они своим вниманием и более крупные экспонаты, вроде плугов или треккерских вагонов.

С одним таким энтузиастом я познакомился в Свеллендаме. Слушая его восторженные рассказы, можно было подумать, что остальной Союз скрылся под водами океана и лишь Свеллендам уцелел в качестве крошечного островка цивилизации. Только здесь сохранились нетленные памятники прошлого, и любому путешественнику, приближавшемуся к границам Свеллендама, впору было возопить: «Вот она, Южная Африка! Благодарю тебя, Господи, что привел меня к этим благословенным берегам!»

Человек этот без устали рыскал по окрестным фермам, выискивая старые кофейники, трубки, ружья, газовые горелки и прочие ценные предметы. Я по достоинству оценил оригинальный метод убеждения, который он использовал по отношению к несговорчивым фермерам. Вот как он сам об этом рассказывал: