Кок'н'булл - Уилл Селф Страница 39

Гомосексуальная фаза у Алана не затянулась. Соломоне же дослужился до директора «туристской» гостиницы в 90 коек в Сиднее, и до Алана доходили слухи, будто он был замешан в торговле наркотиками. Все это казалось таким далеким от Хендона.

Однако в этот вечер даже Ист-Финчли был весьма удален от Хендона. Упал последний моток бинта, и Алан снова увидел ее. Она была еще красивее, чем та, что запечатлелась в его памяти. Еще более совершенной. В ней была симметричность мандалы, при этом она была живая, поблескивала и двигалась в разных направлениях. Алан зафиксировал тучную ногу Булла, чтобы ее было хорошо видно в зеркале.

— Теперь посмотрите через плечо, Джон. Вам видно?

Булл все отлично видел.

— Что это у меня, доктор?

— Это вагина, Джон. У вас выросла вагина.

Булл отреагировал еще более непосредственно и неистово, чем ожидал добросовестный, заботливый Алан Маргулис.

Крупный рыжий мужчина со стоном опустился на колени. Из его не лишенного чувственности рта стали вырываться клокочущие резкие звуки. Затем он выпрямился и вытянул к зеркалу роковую конечность, полуприсев как для броска. Алану достало невозмутимости, чтобы подметить, что мышцы ноги, когда она напряглась, отчетливо проступили, во всей красе демонстрируя вторжение чуждой женской биологии. Окружение вагины, промежность, холм и паховая кость настолько аккуратно были вписаны в очертания конечности, что общий эффект был сюрреалистичным — ну прямо-таки Дали или Ман Рэй.

Булл вывернул шею и пронзил отражение долгим взглядом. В зеркале он также мог увидеть сейчас нестандартное отверстие с выступающим, несмотря на укромность его расположения, рельефом. Таращился и Алан. Стенания становились все громче. Алан принялся бормотать всякие глупости тихим молитвенным голосом: заверения, утешения, прогнозы возможного лечения, основанные на подтасованных выборках фиктивных случаев успешной терапии, собранных в «Журнале аномальной физиологии» Николсона, и тому подобную чепуху. Стенания и бормотания перебивали друг друга, настоящее сражение на полистироловом пространстве, в то время как глаза обоих мужчин были сфокусированы на уже раскрывшихся губах булловской вагины.

Вместе они изучали, как устроено отверстие. Сухая гладкая кожа подколенной впадины перетекала в пластинчатые бороздки вульвы. Откуда-то из глубины мясистой груди Булла послышалось невнятное хрюканье. Он вскочил на ноги, упал на кровать, вскочил снова. С книжной полки скинул на пол толстые тома статистики соревнований по крикету. Он выкручивался, кидался и отскакивал от стен, от Алана, от дверного косяка и, наконец, с воплем выбежал в коридор.

Булл все видел. Булл все понял. Понял чувство уязвимости, которое беспокоило его весь день, понял, отчего так сложно ему было проанализировать ощущения, которые в нем вызывала рана или ожог; понял, почему в поликлинике Алан вел себя так необычно. Но хуже всего, много хуже было то, что Булл понял о себе нечто настолько глубокое и болезненное, чего он всегда стыдился.

Бедный, бедный Булл. Вот он стоит, обняв урчащий холодильник, а вот уже бьется головой о сломанный термостат. С тихим ржанием он проскакал туда-сюда по коридору, вдребезги распинав телефон и псевдоантикварный табурет. Стоя в оранжевой гостиной, он сетовал пятнистому оленю, как будто то был древний скандинавский идол, лесной божок со стволом вместо хера, и способен был восстановить его в мужских правах.

Когда же Булл обратился к своей памяти и из стыдливого румянца в раздевалках, недосказанности, тоски по близости, эмоциональным контактам, из бесчисленных точечных воспоминаний стал вырисовываться беглый набросок его латентной женственности, Алан уже был рядом. Он понимающе выслушивал и сопереживал, в то время как задыхающийся интеллект Булла, как маленький глохнущий моторчик, изо всех сил бился, стараясь осмыслить свою теперешнюю индивидуальность.

Дома Наоми Маргулис стояла на лестничной площадке. Дитя слипшимся от сна ротиком прижималось ко все учащеннее пульсирующей вене на шее матери. Наоми отослала нянечку домой. Как только Сесиль заснет, она позвонит Хелен Мейер. Может быть, сестра-сиделка знает, что случилось с ее мужем. Раньше он такого себе никогда не позволял.

Булл втиснулся в асимметричный угол под лестницей, ведущей к соседям сверху. Алан стоял рядом. Булл сел на корточки в щель под пластиковой кухонной столешницей, оставленную для стиральной машины, которую он так и не сподобился купить. Алан присел рядом. Булл упаковался в узкий проем между шкафом и стеной в запятнанной семенем темноте второй спальни. Алан припарковался рядом.

Оба начинали понимать, что, прячась в этих странных закоулках булловской квартиры, они на самом деле сталкиваются с чем-то мистическим и совершенно ни на что не похожим, что было в их новых отношениях. И в каденции медленно затихающей истерики Булла уже предвосхищалась новая потеря собственного я, новая petit mort.

Первое прикосновение случилось, когда Булл, вытянувшись во весь рост, лежал вдоль плинтуса небольшой шестифутовой прихожей между ванной, кухней и входной дверью. То была картина полного бессилия. Повседневная рубашка MS в мелкую полоску скомкалась на спине, белые хлопковые трусы дыбились на плоских ягодицах. Красивой узкой кистью Алан описал вокруг него полукруг. Он встал на колени, как будто поглаживая кошку. В зените полукруга рука Алана коснулась поясницы Булла. Тот напрягся, но ни кричать, ни сопротивляться не стал… О, жестокий обманщик! Уж Маргулис-то знал, что в состоянии полнейшего упадка, в горе, которое он пережил, больше всего на свете Булл мог желать только сухого и уверенного прикосновения доктора.

Но очень скоро Алан прилег рядом с Буллом. Вытянулся во весь рост. Губы искали упругого тепла булловской шеи, руки обвили спину и пробежались по груди до самой талии. Красивый нос заострился, ноздри утончились до прозрачности и стали расширяться, втягивая сильные, мясные и обнадеживающе маскулинные ароматы Булла. Запах пота Булла, едкий, как урина, и более глубокие, почти деревенские благоухания пищеварения и разложения. Однако наравне с обычным душком Алан различил какой-то неестественно рыбный и при этом фланелево-мягкий оттенок. Это было похоже на лавандовый мешочек, оставленный в морской тине. То был обонятельный намек на женскую природу Булла, его скорее внутреннюю, нежели внешнюю сущность.

Когда Алан вошел в Булла, голова его уткнулась промеж крепких, поросших мышцей лопаток форварда. Булл согнул ногу в колене, удобно поднятая голень пришлась Алану в промежность. Даже лежа на полу в таком неудобном положении, Алан мог пошарить левой рукой. Смог подергать неожиданно тонкий хер Булла, обширное пузо, комариные укусы сосков.

Алан был в восторге. Булл стал для него олицетворением Женщины. Сначала истерика, потом робкая капитуляция. Что может быть более женственным? Алану они представлялись пережившей крушение парой, которая теперь совокупляется на обломках в отчаянном желании подтвердить сам факт своего существования. А его нога! Как прекрасно она терлась об Алана, округляясь с каждым его толчком!

Девственница Алану попалась впервые, целок в его жизни точно не было. Он боялся, что Буллу будет очень больно, что будет много крови и она запачкает разбросанную, скомканную под елозящими телами одежду. Алан хотел, чтобы первый раз у Булла был невероятно, неповторимо хорош. Алан чувствовал — тут либо пан, либо пропал. С такой мощной потенцией и всеобъемлющей сексуальностью Булл мог стать очень разборчив в партнерах.