Библия-Миллениум. Книга 1 - Лилия Ким Страница 39

— Да что в ней такого особенного? Она росла как обычная девочка, это потом уже из ее роста и фигуры сделали что-то такое! Что в ней особенного, Артаксеркс? — глаза Мардохея округлились, похоже, он действительно не понимал происходящего.

Артаксеркс ответил через минуту, когда вновь обрел дар речи.

— Как что?! Все! Я всегда считал, что моя бывшая жена была одарена от природы художественным вкусом и божественной красотой, но, по сравнению с вашей племянницей, она просто… обычная.

— И Эсфирь обычная! Убери от этих ног десяток сантиметров, и что? Такая же женщина, как и все остальные. Я, между прочим, и получше знал…

Артаксеркс не мог поверить собственным ушам. Возможно, конечно, что когда знаешь человека всю жизнь, то все, что тот делает, кажется нормальным и обычным…

В то же время вблизи Мардохея, который вечно шутил над проблемами Артаксеркса или откровенно высмеивал их даже при посторонних, наш герой чувствовал себя в безопасности. Трудности, казавшиеся ранее непреодолимыми, теряли свою внушительность от раскатистого смеха этого крепко сложенного мужчины, виски которого поседели, а веки покрылись морщинами. На фоне силы и радости, с которыми тот принимал жизнь, дышал, наслаждался каждым своим вздохом и событием, «неразрешимые проблемы бытия» отступали, становились маленькими и даже забавными.

Артаксеркс приезжал к нему в небольшую уютную квартирку в те дни, когда Эсфирь была не настроена с ним общаться, а таких дней было много. Они распивали бутылочку сладкого подогретого вина и говорили обо всем и ни о чем. Артаксеркс наслаждался спокойствием и чувством защищенности, обнимавшими его со всех сторон, словно мягкие одеяла и подушки.

— Я думаю, ты — Христос, взявший меня за пазуху, — сказал он как-то Мардохею, уткнувшись лицом в его грудь.

Мардохей погладил его и очень сердечно обнял. Артаксеркс почувствовал, как он растворяется в этих могучих объятиях, плывет по волнам охватившего его блаженства.

На следующий день Эсфирь вышла из своей спальни в умопомрачительном наряде и молча, ни слова не говоря, с надменным лицом поставила одну ногу на кухонную табуретку, как бы повелевая следовать за ней. Артаксеркс вдруг прыснул со смеху, это величие на кухне вдруг показалось ему комичным. Они же не на съемках! А еще он поймал себя на том, что почувствовал… досаду. Досаду, что ему придется остаться с женой, а не ехать ужинать к Мардохею или идти куда-то с ней и что он останется без сытного вкусного ужина с вином и разговорами по душам.

Эсфирь приподняла бровь, так что лицо ее выразило легкое недоумение. Артаксеркс подошел к ней и с какой-то фамильярностью, чего не позволял себе никогда ранее — обнял жену за талию, громко чмокнул в нос и сказал:

— Прости, милая, но сегодня я обещал твоему дяде пойти с ним ужинать. В другой раз.

И вышел. Тело его стало невесомым, он почувствовал себя Гермесом, над которым не властно земное притяжение.

— Знаешь, я счастлив, — говорил он Мардохею уже через час, уплетая кусок говядины, — что женился на Эсфирь. Она дала мне какое-то удивительное чувство свободы, что каждый может жить своей жизнью, не зацикливаясь на наших взаимоотношениях. С прежней женой я постоянно чувствовал, что ей должен, что виноват перед ней и вообще не человек. Поначалу я боялся, что и с Эсфирь будет точно так же, но, на счастье, она оказалась куда более тонкой и деликатной. Мы понимаем друг друга без слов, ничего не навязываем… Она прекрасная, Мардохей! Выпьем за тебя, — заключил свою речь тостом Артаксеркс, вытирая руки о штанину.

— За меня?

— Конечно! Это ведь ты ее вырастил. Если бы не ты, даже не знаю, как сложилась бы моя теперешняя жизнь.

Эсфирь стояла под дождем, глядя в окно квартиры Мардохея, светившееся мягким струящимся светом от зеленого абажура. Вода стекала струйками с ее волос, она вся продрогла и промокла. Глядя на смеющихся и счастливых, как дети, мужа и дядю, которые сидели за накрытым столом и пили дешевое вино в то время, как она стучала зубами от холода на улице, Эсфирь меньше всего предполагала, что они пьют за ее здоровье.

Забыв, собственно, зачем она приехала к дяде, какое у нее было дело, она развернулась и пошла к машине. Сначала возмущение, поднявшееся в ней, заставило ее брови сойтись на переносице, но, увидев свое нахмуренное отражение в зеркале, Эсфирь подумала, что эти двое просто не достойны ее раздражения.

Раздражение, однако, сменилось чувством досады. Глядя на убегающее под колеса ночное шоссе, Эсфирь очень остро прочувствовала несправедливость произошедшего. Почему они вместе и им весело, а она одна, и ей так тоскливо? Это несправедливо! Несправедливо!

— Выпьем за свободу и дружбу, Мардохей! А знаешь, ведь сегодня год, как мы с Эсфирь женаты! — хлопнул себя по лбу Артаксеркс. — Это нужно отметить. Мы должны каждый год отмечать день нашей встречи.

— Но вы ведь не в день свадьбы встретились, — прервал его Мардохей.

Артаксеркс расплылся в глуповатой улыбке, словно он прикидывается более пьяным, чем есть на самом деле. Как за ним водится, на следующее утро он ничего не помнил, но проснулся в крайне приподнятом настроении.