Тетя Мотя - Майя Кучерская Страница 39

Да не, какие там женщины. Их же в Древнем Китае и за людей-то не считали. Он вспомнил, как читал на днях веселенький текстик на сайте фанов Азии про браки в Древнем Китае — там и знакомились-то только во время свадьбы. Жених и невеста обычно не знали друг друга до.

А какая разница? Все равно девчонки были так воспитаны, что любая становилась отличной рабыней. Там же было написано, что женскую фигурку в иероглифах обычно изображали на коленях. Ну, че, сосущей, что ль? Между прочим совсем неплохо. Коля сделал еще один большой глоток и почувствовал, как расслабуха мягкой волной наконец начала накрывать его, сладко зевнул, потянулся и отправился обратно в комнату, чтоб завалиться на диван и под остатки посмотреть телик. Нажал на кнопку, синеглазый Сталлоне мужественно обнимал какую-то телку, прижав ее к крашеной стене, кажется, гостиничного номера, девка была, пожалуй, все-таки жирновата… Поцелуй оборвала реклама. Коля снова стал думать про Мо. Непонятно все-таки — хотя женщин в его мире не было — про любовь и счастье Мо говорил постоянно. И даже нарисовал подробную карту, как до этого счастья добраться.

«Тому, кто питает всеобщую любовь, приносит людям пользу, небо ниспосылает счастье». Коля перечитал это место столько раз, что даже запомнил его близко к тексту. Вот каков был этот путь — любовь к другим и польза для других. Вот где Мо поставил кисточкой свой размашистый черный крестик. Но любовь у Мо была все-таки не совсем понятная, «всеобщая» — это как? Ко всем, что ли? Ну, явно не к бабе.

Про эту всеобщую любовь Мо говорил, что все беспорядки в мире возникают именно потому, что между людьми ее дико мало, в общем, странная это была любовь, типа дружеская, что ли, или к родителям, или между согражданами, так сказать, а вовсе не любовь между мужчиной и женщиной. Коля отхлебнул еще и улыбнулся. Вот бы и сейчас так. Что бабы? Лучше б было, как тогда. Чтоб их как бы и нет. Что от них ничего особо и не зависит. Стоят себе на коленях… Реклама все не кончалась, Коля нажал на другой канал и попал на какие-то документальные кадры — театр, кресла, пустая сцена, музыка. Он сделал погромче, пел Высоцкий. Отец его был большим любителем Владимир Семеныча, крутил его все Колино детство, но отчего-то именно эту песню, которая сейчас звучала, Коля услышал уже взрослым, у отца ее просто не имелось. Это потом папаня собрал все, целая полка дисков стояла у него дома. И хотя таким свихнувшимся на Высоцком Коля, конечно, не был, но, попадая на него, дослушивал всегда до конца. В звучавшей сейчас песне Семеныч обещал всем принести райских яблочек, нормально, но песня была дико грустная и все-таки, как всегда, заворожила. Этот невысокий сутуловатый человек с отчаяньем в глазах про любовь как раз не молчал и про жену тоже.

…Мне чтоб были друзья и жена чтобы пала на гроб…

Отчетливо и безрадостно пел он, и на этих словах Коле стало страшно больно, он отставил пиво, сжал кулаки, но все-таки дослушал до самого «ты меня и из рая ждала». Сделал последний судорожный глоток из бутылки, всхлипнул, выключил телик, с размаху бросил пульт на диван и снова пошел на кухню. Он знал, лучше этого не делать, завтра будет болеть голова и встать будет трудно, но песня слишком его задела, да и на работе сегодня был полный бардак, и в стрелялку он, похоже, переиграл, перед глазами бежали какие-то коричневые точки, и вообще все последнее время, последний месяц (год? пять?) ему было тяжело. Почему? Почему ему было ТАК тяжело? Даже кайт не избавлял от этой тяжести до конца… Он уже откручивал крышечку и сделал два глотка прямо из горлышка. Отщипнул кусок горбушки Бородинского, заел, подышал чуть-чуть и добавил.

Вскоре Коля уже шагал в Мотину комнату, Мотя, рассеянно моргая и вдыхая густой запах спирта, понимала: опять. Несколько раз в год Коля напивался. Всегда неожиданно, всегда случайно, чаще с кем-то из ребят. На этот раз один, похоже, не так сильно, как обычно — но почему, почему именно сегодня?

— Я хотел сказать тебе спасибо, — бормотал Коля, усаживаясь к ней на кровать и беря ее за руку, — спасибо за пиво, епт! Я его нашел.

Ах, вот в чем дело! Она видела в темноте, как он пьяно улыбается.

— Я хотела тебе завтра или послезавтра даже сказать.

— Да? А я нашел сегодня.

Тетя смотрела, как он стягивает футболку, расстегивает джинсы, снимает, тря ногу об ногу, носки.

И зачем она только купила ему это пиво? Хотела же припрятать до субботы, порадовать в выходной, но забыла, оставила на видном месте!

— Коля, сколько времени, ведь уже ночь, да? Что ты не спишь? Завтра тебе на работу, — говорила она сонно, отворачиваясь от тяжелого запаха и щурясь на экранчик мобильного. Было не так уж много, 00:28, тем не менее она давно спала, Коля разбудил ее. Она знала: сейчас спрашивать, намекать или прямо уговаривать его бесполезно.

Пьяным муж становился страшно добрым, невероятно ласковым, но и не отступал никогда. И еще в нем внезапно просыпался дар речи, он говорил, говорил не останавливаясь — но лучше б молчал! Потоки его настойчивой нежности с удушливым привкусом перегара уже обрушивались на Тетину голову, плечи, грудь. Иногда он даже нравился Тете таким, если бы только не запах и эта напористость, и еще если б не матерился…

А Коля уже говорил, уже завел свою пластинку и сбивчиво жаловался ей, превратившись в несчастного мальчика, которого пустили наконец к маме.

— Если бы ты знала, как я тебя люблю, как мне никто-никто не нужен, — жалобным голосом говорил он, больно разминая ей своими большими ладонями грудь, тыкаясь влажными губами в шею и подбородок. — Сколько баб на работе, одиноких несчастных баб, и стоит мне, ты знаешь, е, стоит мне только посмотреть в их сторону, больше ничего вообще не надо, им не надо даже подмигивать, епт, за ними не надо ухаживать, они все твои, и их не одна, не две, понимаешь. Это такие одинокие, опасные антилопки, — Коля хохотнул своей шутке. — Но бывает и безопасный секс, да? Приподнимись-ка вот тут немного, вот, умница, умница моя… И ведь многие так мечтают. Потому что у кого и есть муж, тоже ж нет счастья, счастья нет…

«Да. Я это знаю!» — хотелось крикнуть Тете, сбросив его с себя, неподъемного, влажного, но она молчала и только отворачивалась от дыхания непереносимого.

— Они тоже хотят, хотят… не, необязательно трахаться, иногда даже нет, но просто участия хотят, моего. Меня хотят. Куча! Баб! Ёпт! Все! Меня!

Он прерывался, дышал все чаще, наконец резко всхлипывал и медленно сползал с нее, ложился рядом. Некоторое время лежал молча, отдыхал, приходил в себя, но, увы, не засыпал и вскоре начинал снова. И алкоголь ничему не мешал.

— А у китаез, знаешь, я тут вообще выяснил. У них вообще на свадьбе только знакомились, раньше даже не знали друг друга…

— У нас тоже так было. Родители обо всем договаривались, — против воли поддерживала Тетя разговор.

— А мы как познакомились, помнишь? Я ж тогда сразу запал, как первоклассник. Ты смеялась так, и вообще… Лешка, помнишь, на свадьбе был, говорит, на жену уже не стоит у него, а мне с тобой отлично. Мне никто, кроме тебя, не нужен, слышь! — он поворачивался на бок, лицом к ней, приподнимался на локте. — Потрогай здесь, вот потрогай, — он брал ее руку, тянул вниз. — Видишь, опять?