Дом Утраченных Грез - Грэм Джойс Страница 39

Так что же произошло? Приехала еще женщина, и это сулило неприятности для всех них. Будто мало того, что в этом доме жил дух шлюхи-баламутки.

Иногда Манусос смотрел с горы на дом и на бестолковый сад перед ним с полуодичавшими кошками, охотящимися в кустах; курами, копошащимися в пыли; ослом, щиплющим траву; голубями, взлетающими и садящимися обратно на крышу… Все они оставляли трепещущие следы в саду, извилистые, витые, спиральные, перекрещивающиеся следы, которые читал Манусос. Сад был для него как карта судьбы.

Сегодня, когда молодая пара еще спала, большой ястреб описал круг в небе и опустился возле водяного насоса. Если бы он прилетел с востока, гордый ястреб заговорил бы другим голосом. Но он прилетел со стороны гор, появился из-за левого плеча пастуха.

Узы будут разорваны. Дружба охладеет.

Странные это были времена. Манусос поглядывал со своего поста на того, кто стоял на краю утеса и наблюдал за морем. С каждым днем он стоял там все дольше и ждал, ждал. Бог явится. Что же, так он и будет ждать, пока смерть не придет за ним? А в смертный миг подумает, что исполнилось его предвидение? Безумие и смерть. Шлюха-баламутка.

Эта другая женщина захватила его врасплох. Манусос всегда видел узы, связующие Ким и Майка, жену и мужа, серебристо-голубую нить, невидимую для обыкновенного глаза, сверкающую, как рыбья чешуя, трепещущую, утолщающуюся, когда они были вместе, растягивающуюся и истончающуюся до прозрачности, когда они расставались, прочную, как стальной трос, но гибкую, как бечева кнута, и на вид надежную. Надежную и несокрушимую. Манусос понимал эти нити как нити любви; он видел их всю жизнь. Конечно, годы прошли, прежде чем он понял, что не каждый замечает эти нити, не каждому дана способность видеть, как они свиваются, и играют, и исчезают, и возникают вновь, как это происходило сейчас. В давние времена они приносили ему много страданий; иногда они были во благо, а однажды спасли ему жизнь.

Но потом появилась эта другая англичанка, и все изменилось: он различил иную изменчивую нить, связывающую ее и Майка. Даже издалека, со своей выгодной позиции на горе, ему было понятно, что между ними есть или была любовная связь. Их нити любви, хотя тонкие и непрочные, может даже уже умирающие, все же были отчетливо видны.

И вот теперь он боялся, что эти нити могут пересечься, и тогда посыплются искры. Потому что, если такие нити пересекаются, нити одной женщины и другой, тогда, ну, тогда они становятся как электрические провода, если их замкнуть.

И уже произошло что-то между Ким и Майком. Что-то, чего не выразить словами, что пригасило блеск их собственных нитей любви после появления этой женщины. А потом приехал новый мужчина, и он явно был мужем этой второй женщины и имел свои трудности. По-по-по!

Манусос надеялся помочь Ким и Майку в этой истории с домом. Но тут, тут были целиком человеческие трудности. Сердечные дела! Он никогда не понимал людей и их отношения и не претендовал на понимание. Он не видел, что можно было бы предложить им.

Манусосу было грустно, потому что он испытывал необъяснимую любовь к этим двум английским детям. Его привязывала к ним не просто филия – нормальное чувство симпатии и дружбы; и не эротас – страстное и плотское влечение; даже не сторги – чувство нежной родительской и семейной заботы; те нити были иного цвета. Его любовь к ним была подлинная агапэ – христианская любовь-милосердие, когда он мог видеть все лучшее и все худшее в них, высшее и низшее. Он любил их так, как любил самое жизнь. И не мог бы объяснить почему. Он и не сознавал своей любви, но она была в нем.

Вот почему ему было печально – потому, что он не мог помочь им в этих простых и немыслимо сложных вещах. А все гнусная шлюха-баламутка; ему оставалось только наблюдать со стороны.