Блюститель. Рассказы, повесть - Сергей Кузнечихин Страница 38

Возле самого дальнего угла стояла женщина с коляской. И больше никого на весь длинный двор. Тишина, если не обращать внимания на воробьев. А что к ним цепляться, пусть себе чирикают. Но одна сидела недолго. На крыльце подъезда появилась Татьяна Семеновна, тощая бабенка с волосами, покрашенными в нечеловеческий черный цвет. Пенсионерка, не очень старая, но злая и рассудительная. На большом заводе в лаборатории работала.

— Увидела в окно, что баба Вера вышла, дай, думаю, компанию составлю. Последними новостями поделюсь.

— Присаживайся, рада завсегда. Товарки твоей, с палочкой, из третьего подъезда что-то нету. Не умерла ли?

— Господь с тобой, баба Вера, с чего ты решила?

— Так не выходит. И вчера не было.

— Жива, на дачу увезли.

— А зовут ее как? Опять забыла.

— Зовут Зовуткой, величают Уткой. Так вроде раньше в деревнях говорили?

— Правильно, — хихикнула она, вспомнив детскую присказку. — А ты откуда это знаешь, ты же городская.

— Так и в городе русский народ живет. А зовут нашу подругу Алевтиной. С утра видела, как они в «запорожец» грузились. Сынок все покрикивал на мать, торопил. Нервный мужичонка. Твой-то зятек не обижает?

— Нет, он спокойный.

— Все правильно, те, которые на «запорожцах» ездят, они всегда нервные. Статус у них такой. А твой — на джипе, ему нервничать не с чего.

Она не поняла, но на всякий случай кивнула. Больно путано разговаривают эти городские. И зять такой же. Робела перед ним, хотя ни одного грубого слова не слышала. Чувствовала, что дочь боится мужа, и она этим страхом заразилась. На всякий случай старалась как можно реже попадаться ему на глаза. Когда вместе собирались за столом, он вел себя очень культурно. Разве что постоянно подтрунивал над старухой. Так он и ребятишек не щадил, но больше всех доставалось Нинке. А та, дура, обижается. Виду не показывает, но материнское сердце не обманешь. Нинка совсем злая стала. Злая и хитрая.

— Баба Вера?

— Чего? — она вздрогнула, догадалась, что Татьяна Семеновна спросила о чем-то, а она пропустила, задумалась. — Глуховата стала, прости.

— Я говорю, чего в деревне-то не жилось, там и воздух чище, и по хозяйству что-то делать можно. Все веселее.

— Без работы скучно. В деревне лоскутные половики делала, и дочке все полы накрыла, и соседей обеспечила. Иногда такой веселенький получится, что любо-дорого посмотреть. Тряпки там вольные. А здесь чуть поистерлась одежка — и сразу на помойку. Квартира аж четыре комнаты, кухня — пятая, а им простору не хватает. Пошто выкидывать, места не пролежат, может, и сгодится когда. А я бы половички сделала. На них ступать одно удовольствие, нога радуется. А какая радость от этого… Забыла, как называется.

— Линолеум?

— Другой, этот я знаю.

— Паркет?

— Хитро как-то называется. Нинка говорила, да разве упомнишь.

— Ладно, не переживай, какая разница.

— Светло-коричневого цвета, полоски длинные, во всю комнату.

— Да бог с ним. Осталась бы в деревне, и голову ломать не надо. Шила бы половики в свое удовольствие. Чего не сиделось?

— Так тесно у них. Митька-то мужик добрый, но спина болит, место на печке для себя держит. Домишко маленький. Да еще и Светка, внучка, с двумя детьми из города от мужа ушла. Зимой на полу ночую, а летом в сенцах. Так ведь и днем иногда прилечь тянет, старая уже. Нацелюсь на койку в сенцах, а там уже ребятня примостилась. Прогонять неудобно.

— А они не понимают, что бабке отдохнуть надо?

— Так ребятня же.

— Вот ведь воспитали себе на голову.

— Помаялась, помаялась и к старшей переехала. Она в соседнем районе. Речка у них рыбная и огород большой, а домишко тоже маленький. И живут бедновато. Мужик достался косорукий, ничего не зарабатывает, всей оравой на мою пенсию заглядывают. Я уже старая, а на похороны отложить не с чего. Вот и уехала.

— Ну этот-то зять, судя по машине, умеет зарабатывать.

— Так опять на мою пенсию живем.

— И шубу дочка на твою пенсию справила.

— Нет, шубу она раньше взяла.

— Да твоей пенсии на квартплату и на бензин не хватит.

— На похабные журналы хватает, а мне на пряники выкроить не могут. Я их с молоком люблю. Каждый день Нинке заказываю, а она сначала забывала, а теперь придумала, что вредные они.

— Не она придумала, врачи пишут. Правильно предупреждают. Я тоже воздерживаюсь от сладкого.

— Где же правильно, если я люблю. Вот напомнила, и аппетит заурчал. Пойду-ка перехвачу что-нибудь. Да и прохладно, оболоклась легковато.

В холодильнике, прямо с краю, стояла большая кастрюля. Она подняла крышку и удивилась, увидев пирожки, — когда это Нинка успела напечь, неужто вечером, пока она спала? Румяные и сдобные, они сами просились в рот. Первый съела, не закрывая холодильник. Пирожок был с луком и яйцом. Пока закипал чайник, не удержалась и еще два раза слазала в холодильник. Надо было бы и пирожки подогреть, но управляться с микроволновкой она не научилась, боялась нажать на неправильную кнопку. Да и холодные были вкусными. Уже к третьей чашке чая попался пирожок с капустой, а их она любила всю жизнь, вот и Нинку приучила стряпать, даже в городе не забыла. С очередным не повезло — оказался с яйцом. Она отложила его и надломила новый. И опять не повезло. Потом подумала, что оставлять подпорченные пирожки в кастрюле не по-хозяйски. Застыдилась. Доедала уже через силу. От неприятной тревоги в животе сначала расслабленно отмахнулась, а когда поднялась с табуретки, было уже поздно, что-то теплое побежало по ноге. До уборной не донесла. Кинулась замывать пол после конфуза. Спина гнулась плохо, пришлось волохать тряпку, стоя на коленях. Без передыху — не приведи бог, застанут. Наконец-то подтерла, но уморилась и прилегла послушать радио.

Разбудил ее голос дочери, она с кем-то разговаривала по телефону.

— Ну прямо анекдот. И смех и грех. Представляешь, вчера до двух ночи стряпала пирожки, поставила кастрюлю в холодильник, а мама нашла и всё съела. Украдкой, ну прямо как ребенок… Конечно, не жалко, так ведь с желудком может что-то случиться… Восемьдесят семь зимой будет…

Она поняла, что разговор о ней, и сразу вспомнила, как ела пирожки, только не могла она целую кастрюлю смолотить. Наговаривает Нинка. Следом вспомнила и про досадную слабость живота. Хорошо еще, что успела убрать за собой, и никто не узнает о конфузе. А Нинка все не могла отстать от телефона: то слушает, то поддакивает.

Аккуратно спустила ноги с дивана и поднялась без привычного оханья, но закашлялась некстати. И Нинка сразу же окликнула:

— Мам, ты проснулась?

— Да вроде, — виновато буркнула, слушая, как дочь передает по телефону:

— Все, подруга, мать проснулась, иду собираться, ждите.