Заземление - Александр Мелихов Страница 38

— Да нет, потрясающая история, продолжайте.

— Ну что, я неделю пролежала без сознания в реанимации, отключилась, все. Для меня вся родня, все мои подружки, даже брат подруги один пришел — все сдавали для меня кровь. Потому что это очень больших денег стоит. Ну и вот. Потом из реанимации меня через недельку выписали, я уже очухиваюсь, а у меня две трубочки в носу. Думаю, что такое мне там надуло, мне прям больно даже, я их выдернула, естественно. «Все, Кончита очухалась». Молоко заставляли пить такое, им мышцы наращивают, для спортсменов. Мне не повернуться, не шелохнуться, я вся перебинтованная лежу, двадцать пять процентов ожогов тела, вы чо. А этого дурачка-то моего, приехала пожарная, его через лесенку вынесли. И он ко мне щеночка несет. Живого. Правда, весь черный стал, не беленький. Но неважно. А нянечка такая: «Ты что, говорит, с ума сошел? У нее руки никакие, а ты ей щеночка подаешь!» А он как в этой… в прострации. Ну вот. Он ко мне каждый день с цветами, с цветами, с цветами… Короче, помирились. Меня выписали, когда еще даже у меня мяса кусок не зажил на ноге, вот здесь вот. Я еще ходила на перевязки в поликлинику, перевязывать, вот. И опять вернулась к нему. Он закодировался, не пил, устроился в пекарню, тоже рядом с домом, — хлеб, сахар, все дома есть, масло… Потом значит в один прекрасный момент приходит такой и говорит: мне нужен паспорт, печенье по точкам развозить. Я поверила, нашла. Уезжает. Нету. А мне на работу надо. А я когда еще пришла в магазин после ожогов, мне говорят: «Кончита, извини, мы тебя в отдел поставить не можем, у тебя руки фиолетовые. Покупатели подумают, что ты заразная». А у нас кафе открылось в магазине, разливушка такая вот, я там мыла посуду, убирала, там… И, короче, нету Игоря. Уже поздно, вечер. Я ночью не спала, выкурила две пачки сигарет, полностью. Утром прихожу на работу никакая, говорю, извините, пожалуйста, можно я сегодня отпрошусь, схожу к нему на работу, узнаю, на работе он или как. Прихожу, плачу, слезы, все, я ж его любила, действительно, красивый мужик был, вообще! Короче, у него появилась на работе любовница, Кира, секретарша там какая-то. Так когда пришел он с работы, я ему, естественно, все высказала, и он мне в этот момент говорит, а я-то после пожара, я как бы короткую юбку летом не могу одеть — ожоги. И он мне такой говорит: «Ну, я не мог, прости. Я прямо обольстился весь. У нее такие красивые длинные загорелые ножки, она катается на роликах». Представляете? Я говорю: если бы, говорю, ты не поджег эту бутылку, у меня бы тоже были нормальные ножки! Ну, короче, как бы мы с ним помирились, он сказал, с ней встречаться не будет. И все равно я настолько вот боялась, чтобы он с ней не спал, так я в обед бегала домой, отсасывала, и тогда уже иду спокойно на работу. Больше никуда до вечера не пойдешь, занимайся, говорю, домашними делами. И все равно как-то бац — не приходит ночевать. Я иду к нему на работу, смотрю — выходит, нос в муке, все в муке, красивенький такой мальчик, весь в муке. Я стою, плачу. «Что ты сюда приперлась? Что ты устраиваешь такую истерику?» А меня там бабы начали жалеть на проходной. «Ты здесь меня позоришь», типа того. Я говорю: «В чем дело, где ты был?» Был с этой секретаршей, короче. Естественно, я разозлилась. Мало того, он не появляется и на следующий день. Вернее, нет, он пришел рано утром. Я на работу тоже забила, все, думаю, не надо. А он, оказывается, с пивком уже такой. Ему паспорт нужен был, чтобы раскодироваться. Ну и, короче, ладно, раскодировался — хрен с ним, лишь бы ничего как бы не поджигал. Вот, пожили где-то месяца два. В конце концов, такой момент. Меня на работе ставят в винный отдел. Стою одну смену — недостача, на двести с чем-то. Вторую смену стою — недостача, третью смену… Короче, у меня за три смены набегает вся моя получечка. Я уже во вторую смену когда работала — я чеки там все фиксировала, — все правильно вроде бы. Куда делись деньги — не знаю. В итоге я там месяц бесплатно работаю, увольняюсь. Мне платят мои больничные, то есть я получаю очень приличную сумму денег. Я сразу иду в магазин, затариваюсь — тушенки, картошки целые сумки притащила, чтобы что пожрать было. И, дура, покупаю бутылку водки, понимаете. Прихожу такая домой, говорю: Игорь, я водки тут купила, давай, говорю, выпьем, посидим, отметим мое увольнение с этой дебильной работы. Он садится, мы буквально по стопочке выпиваем — и у человека сносит крышу, просто сносит. Херакс мне по роже пощечину, херакс вторую — я упала на пол, начала плакать. А окошки раскрыты, сразу звонок в дверь. Соседи пришли, ниже этажом живут. Муж с женой, что, говорят, у вас тут случилось, мы боимся, вы опять здесь что-нибудь подожжете. Говорю: да все нормально, говорю, проходите, поговорите с ним, меня он ни с того ни с сего начал бить. Водка еще начатая стоит, все. И он такой сразу весь — такой спокойненький стал: ой, проходите, выпьем, там, туда-сюда… Они сели, начали выпивать с нами. Баба мне такая под шумочек говорит потихонечку: быстро собрала вещи и уходи, он тебе не нужен, он тебя не стоит. Я плачу, собираю вещи. А муж ее ему давай: да ты козел, да ты что такую девку обижаешь, она для тебя, типа того, все заботится, готовит для тебя, там, все… Короче, я потом поняла, Игорь меня приревновал к этому мужику — типа, чего он за меня заступается, ну, типа, глаз положил. А я уже вещи собрала, все, жду, ну когда же меня Игорь останавливать начнет? А он меня не останавливает, нет. И только я с вещами в коридорчик, а он раз — на кухоньку бегом. А я дверь за собой закрываю и слышу крики, вопли женские, визги вообще страшные. Короче, я уже сразу все поняла. Думаю, так нормальный человек не будет кричать. Спускаюсь вниз — сидит бабулька с дедулькой на лавочке. Я: «Вызовите, пожалуйста, милицию, там кого-то убили». Короче, он этого человека пырнул ножом, прямо в сердце, мужа. У него двое взрослых детей. Когда я шла на суд, я боялась, что меня эти дети там прибьют. Правда, ничего не было такого страшного. Вот. Он, короче, убил человека, естественно, его сразу посадили. А у него еще за меня был условно год. То есть это ему приплюсовалось. Я-то его отмазала на суде, условно дали. Вот. Сел. Я ему, правда, передачки носила. Ну, я его маму, бабушку пожалела, там все в слезах… А мне до Крестов ближе ездить. Вот. Носила передачки. Потом он мне как-то написал, такие письма писал шикарные — все, да я выйду, да эта водка мне вообще не нужна, пить не буду, вот. А если ты кого-то себе найдешь, я тебя отпущу. С днем рождения меня поздравил… А я как раз устроилась кондуктором трамвая, ну, мне билетики многие как бы отдавали, и я могла их перепродать. Тогда еще были такие отрывные, книжечкой. Короче, перепродаю, перепродаю… Мальчик подходит такой симпатичный, возвращает мне билетик, ну, думаю, продам, потом смотрю — бабах! — там телефон написан. Ну, позвонила ему в этот вечер, начали встречаться…

Саге не было конца. Он уже не слушал, лишь вглядывался в не такое уж и молоденькое личико, пытаясь разглядеть в нем хоть пятнышко порока — нет, это была сама чистота и безгрешность. И кисти рук у нее были уже не фиолетовые, а просто глянцевые. Рассказ же ее пробивался до его сознания, только если в нем начинали звучать особенно искренние, восторженные или испуганные интонации.

— …Ребята, никто не хочет, говорю, рыбки? Такая здоровая, жирная… На лестницу вынесла им эту рыбку, мы покушали, пивко попили… И что-то мне этот Леня понравился, и Витя этот уже как бы ни при делах…