Незавершенное дело Элизабет Д. - Николь Бернье Страница 38

Беременная. Беременная и больная. Беременная, больная и одинокая. Как в плохом телесериале. Я бродила по городу, пока не заметила, что уже темнеет, а когда остановилась и огляделась, то увидела, что стою перед Национальным клубом искусств. Я присела на корточки у ограды парка. Те же красивые окна. Те же красивые люди, бокалы и воздушные поцелуи, вытянутые шеи и аплодисменты. Когда тринадцать лет назад я сидела здесь, обдумывая то же решение, то ожидала от жизни другого. Уже не помню, чего именно. Наверное, думала, что это решение подтолкнет мою жизнь в каком-то определенном направлении – выставки, путешествия, культура и все прочее. И ничего такого не случилось. Я рисовала себе путь наверх, со дна к… к чему-то. Не к богатству, но к некоему артистическому сообществу, члены которого трудятся не разгибая спины, занимаясь любимым делом и стремясь создать нечто из ничего. И ничего. Я даже степень не получила.

Упущенный шанс, ушедшие в песок старания… Все пошло не так, как хотелось, и вот уже жизнь растрачена впустую ради неясной идеи, ради цели, к которой я так и не дошла. Я была так уверена в своем потенциале и так оскорблена несправедливостью судьбы. Мои решения и мотивы спутались в такой клубок, что тогда это было простительно. Но можно ли сказать то же самое, найти оправдания сейчас? Не знаю.

В окнах по соседству с клубом зажегся свет. Люди вернулись домой и приступили к обычным делам. Готовили, ели, делали домашнюю работу, дети занимались музыкой. Странный театр – сидеть снаружи и видеть все это. В другом доме, в комнате на втором этаже, появились женщина и ребенок. Девочка только что приняла ванну и никак не могла угомониться, а мать, натянув на нее сорочку, пыталась расчесать ей волосы. Дочка в очередной раз обернулась, женщина рассмеялась, а потом, обняв ее за плечи, повернула вперед и снова взялась за расческу. Глядя на них, я вспомнила, как в двенадцать лет работала нянькой у одной доброй женщины с трехлетней дочкой. Как счастливы они были в своей маленькой вселенной. Комната девочки и окно клуба, где шла вечеринка, находились в нескольких футах друг от друга, но казалось, что их разделяют миллионы миль.

Четверг, 16 июня 1994 года

Врач советует ничего не предпринимать, говорит, что беспокоиться пока не о чем и, возможно, моя проблема решится сама собой. Она записала меня под именем О. Б. и сказала, что мне нужно как можно скорее сходить в пренатальный центр и что мы будем внимательно наблюдать за моими ненормальными клетками. Иногда беременность подталкивает их к быстрому росту, а иногда они просто исчезают без всякого внешнего влияния. Она даже не спросила, как я намерена решать вопрос с беременностью, если что-то пойдет не так.

Думаю оставить Дейву еще одно сообщение и на этот раз набраться смелости и сказать о ребенке. Но не говорить, что я собираюсь делать. Не скрою, мне так и хочется ударить его побольнее, чтобы он не воображал себя семейным человеком, чтобы знал – это все из-за того, что он – трус. С того дня, моего дня рождения, от него ни слова. Ничего удивительного. Как он может появиться после всего, что натворил? И все же в глубине души я надеюсь, что он еще придет. Хочу верить, что тот достойный человек, которого я знала последние два года, не плод моего воображения. Хотя если он появится, это тоже будет иметь свои последствия.

Вторник, 21 июня 1994 года, 2 часа ночи

В квартире кавардак. Прошлым вечером я придвинула диван к стене, расстелила на полу чехол и поставила мольберт. Впервые за несколько лет работа захватила так, что я потеряла счет времени. Приступая, я мыслила категориями форм, красок и энергий, но то, что получалось, выглядело весьма и весьма сдержанно. Незамысловатый контраст между двумя сценами в Грамерси-парке: женщина, расчесывающая волосы дочери, и вечеринка в художественном центре.

Когда я свалилась наконец на кровать, мне приснилась Флоренция и синьора П., но почему-то с моими нью-йоркскими друзьями в кухне. Хевиланд, роскошная и надменная, сидела со своей сигаретой в зубах, и, когда смеялась надо мной, из носа у нее шел дым.

Пятница, 24 июня 1994 года

Оставила ему голосовое сообщение. Сказала о ребенке, записала и отправила – дело сделано. Теперь жалею. Надо было просто поставить его в известность – мол, я сделаю это в любом случае, с ним или без него, – туманно намекнуть на диагноз и посмотреть, что он будет делать. Но подвергнуть его такому испытанию и жить потом с тем, что из этого выйдет, недостает смелости.

В общем, я пошла на трусливый компромисс: сказала, что болезнь проходит в легкой форме и тревожиться не о чем. Я знала, что таким образом, по крайней мере, не вгоню его в паралич и представлю ситуацию в лучшем, чем есть, свете. Дейв не отличается силой характера, но ему очень важно считать себя добродетельным. Я сделала так, как сделала, зная почти наверняка, что теперь он вернется, хотя и не уверена, что он вернулся бы по своей воле, будь я больна по-настоящему. Но такая роскошь не для меня. Я не хочу идти одна.

Будущее подобно скоростной автотрассе через огромную пустыню. Брак, дети, ипотека, пригороды, детские ручки, перепачканные моими красками. Не хочу впадать в сантименты и размышлять о других вариантах, партнерах, образе жизни, обо всех этих «дорогах, которые мы не выбрали». Однажды я так и поступила – и вот он, результат. Все будет хорошо. Но в той цене, которую придется заплатить за отказ сделать все в одиночку, будет заложено понимание, что полагаться на него во всем нельзя.