Улица Окопная - Кари Хотакайнен Страница 38

Я не люблю писем. Письма не позволяют получателю вклиниться, перебить.

Мне нравится обыденность, а письма не оттуда. В жизни обыденной нельзя говорить спокойно, наоборот, слова и звуки смешиваются, рождая интересную мешанину, из которой я по роду службы выбираю самое существенное.

Я читаю письмо, которое Луома положил мне на стол только потому, что его написала жена автора коллажа.

«Полный портрет моего мужа. Написан той, кто знает, Хеленой Виртанен. Для сведения тем, кто прочесывает территорию.

Одет почти всегда в спортивный костюм, даже когда не бегает.

Если не бегает, то прыгает, на голове этот идиотский капюшон, подражает неграм-боксерам, хотя не увлекается боксом.

Может бегать и в процессе покупок, однажды его приняли за воришку, когда он дал деру, едва выйдя из магазина.

Производит впечатление дурака, хотя не является таковым.

Производит впечатление грубого и жестокого, хотя не является таковым.

Нет, однажды случилось, поэтому я сейчас и пишу.

Производит впечатление дружелюбного, хотя не является таковым.

Производит понемногу всякое впечатление, потому что он просто производит впечатление.

Быстро приспосабливается к ландшафту и людям.

В нем течет кровь дипломата, хотя в это трудно поверить.

С ним больше жить нельзя, хотя он в это не верит.

Знает рок-музыку столь же глубоко, как Тарья Халонен политику.

Может делать что угодно и когда угодно, потому что в свое время этого не делал.

Никто не готовит так, как он.

В принципе не покидает пределы дома. Возвел законсервированность в добродетель и кичится этим.

Способен рассуждать о кухне, особенно о приправах, полчаса на одном дыхании.

Три детали, которые могут оказаться полезны в поисках:

1. Зовет себя бойцом домашнего фронта.

2. Собирается купить дом.

3. Хочет, чтобы мы вернулись.

Если эту записку читает мужчина, как я и предполагаю, он наверняка поймет, какую роль играют эти три детали в его поступках.

Отнеситесь к этому серьезно. Потому что мы здесь с Сини как на иголках сидим. Сини наша дочка, она еще слишком мала для этого».

Положив письмо на стол, я наливаю себе перестоявший кофе.

Ну, и что мне делать с этими сведениями, что толку от этой информации, которую она называет памяткой?

Мы и не думали, что преследуем террориста, убийцу или распространителя детской порнографии.

Вообще-то это по части Луома, он у нас понимающий.

Переправляю письмо Луома, но у того якобы нет времени. Расследует какие-то автомобильные кражи, словно на них у нас есть время. За четыре года мы всерьез не восприняли ни одного пискуна, у которого из машины сперли магнитофон с четырьмя колонками. Неужто без него в машине не обойтись, лучше поговорили бы, что ли, друг с другом. А на технику уже в магазине надо лепить наклейку: за полгода умыкнут наркоманы.

Что за проблемы у людей, к примеру, у этой женщины?

Сперва мадам выпускает здорового мужика на природу, а потом шлет нам его приметы, чтоб мы прочесали весь Центральный парк. Да с такими приметами мы арестуем пол-Хельсинки. А с такими ресурсами пьем перестоявший кофе и штрафуем молодняк за мелкие магазинные кражи.

Я не понимаю, к чему все эти страсти. Я замечаю в письме несколько мест, из которых ясно, что она любит своего мужа. Ну побили бы тарелки. Нет, случись всякая ерунда, они выходят на площадь и начинают вопить о помощи. Сами сидят средь бела дня в пивнухах и хнычут возле музыкальных автоматов, как дети.

Черт, страна трещит по швам. Раньше места для сырости были отдельно, теперь повсюду пускают сопли. Не удивительно, что все хибары заплесневели.

В любом случае было бы интересно встретиться с этим парнем.

Но не по долгу службы.

Совершенно ясно, что этот документ останется в ящике моего стола, я не дам ему дальнейшего хода.

А без доказательств мы этого мужика брать не станем. Я не собираюсь топтать тропинки Центрального парка ради развлечения