Жирафка - Славка Поберова Страница 38

«Наши ребята меня очень разочаровали». Пишу записку Еве и вдруг прихожу в ужас от того, что написала «наши». Ничего себе, недавно все «наше» было только в Праге, а теперь мой диапазон несколько расширился…

— Если бы, шефы, вам не было так скучно, я бы снова все рассказал, — так начинает урок преподаватель русского языка Шеф (он нас зовет «шефы», а мы его зовем Шеф). Он улыбается.

— Я знал наперед, что значение слов для вас пустой звук, однако я все же потрясен вашим невежеством. Веерова, оценку ставить не буду, запишу в свой блокнот. О, тут уже такая толстая точка! Я помню, по какому поводу я ее поставил: вы и в прошлый раз форменным образом ничего не знали. Видите, у меня все записано, я ничего не забываю. Не вставайте, я не хочу слышать от вас ни слова. Я и так заранее знаю все, что вы мне можете сказать. Садитесь, неразумная женщина, пока я кулаком не расколотил кафедру.

Это его обычный вступительный номер перед тем, как заняться с нами русской литературой. Мы смеемся. Сегодня ведь у него хорошее настроение! Даже Шеф не отстает от большинства здешних преподавателей: он тоже читает лекции не по учебнику. Иногда я записываю, даже с большим удовольствием. Но сегодня мне некогда. Что ответит Ева?

«Ничего особенного не произошло. У тебя нет чувства реальности. Мало ли что могло случиться во время танцев».

Было множество причин, почему мы пошли на эти танцы. Прежде всего, Евину мать отвезли в больницу для продолжительного лечения, и она больше не должна сидеть дома на цепи. Но главное, из-за Богунки.

Именно из-за Богунки.

Когда я ее увидела в первый раз, она мне напомнила учительницу из телевизионного сериала о школе. Там есть такая сцена, как учительница впервые приходит в школу, а школьный сторож принимает ее за новую ученицу (это, конечно, чушь собачья, потому что школьному сторожу хватит чутья не перепутать учительницу с ученицей, но если бы это было на самом деле, то Богунка идеально подходила для такого случая). Но только с виду. А на самом деле она настоящий педагог. Если обычно преподаватели не сомневаются в своей правоте, то преподаватель физкультуры всегда считает себя вдвойне правым. Богунка умеет настоять на своем почище всех, ну прямо как наша Милуш. Тут есть над чем задуматься…

— Значит, это ты — Лена? Или лучше Ленча? Ева мне писала о тебе целые поэмы, так что я уже стала тебя бояться.

Конечно, испугалась она, как будто она не принадлежит к тем, у кого патент на силу и ум.

— А что вы скажете, дамы, о моей новейшей прическе? Как вам нравится цвет? Это самая настоящая хна. — И она потрясла перед нами своей растрепанной гривой. Вся голова коротко острижена, только на темени какие-то длинные кудри.

Что касается цвета, может быть, это и хна, но уж очень вызывающе!

— Что скажем мы, это дело десятое, а вот что скажет директорша? — улыбнулась Ева.

— Как же, я еще не успела дойти до учительской, как ко мне бросилась Машкова и потащила к директору, а та и говорит: «Тебе не кажется, Богунка, что подобная прическа мало соответствует твоему положению? А я-то думала отдать тебе чешский язык и литературу, когда Гаврда пойдет на пенсию…»

Богунка мастерски изобразила директоршу.

— Я пыталась защищаться и даже сказала, что джинсы вовсе не представляют социальной опасности — об этом даже говорилось на педагогическом совете, но она смотрела на меня до тех пор, пока я не пообещала исправиться.

Богунка выглядела огорченной, но недолго.

— А жаль. Я-то надеялась попортить нервы местным бонзам! Ну что же, в какой-то мере мне это уже удалось. Домкаржевой я уже показалась на глаза — уж у нее-то желчь разлилась, а от директорши ничего другого и не ждала.

Да, я уже заметила, что здесь меньше косметики на девушках, чем в Праге. А серебристые веки и пудра с золотыми звездочками — такого нет вовсе. Разве что вечером на танцах. И то редко, потому что директорша провозгласила: «Все, кто учится во вверенном мне институте, и на танцах должны вести себя соответствующим образом». Вот в Праге это бы не прошло, — во всяком случае, мне так кажется. Тут даже в третьем классе нет ни одной беременной, а у нас в Праге их было целых две. И зная строгость местных нравов (не то, чтобы меня это как-то задевало — при моих без малого двух метрах краситься разве что на карнавал; беременность мне тоже не грозит — детей хватает у нашей Милуш), я не почувствовала никакого подвоха в приглашении на танцевальный вечер, которое мне вручила Милада. Единственное, что меня удивило, — роскошь пригласительной карточки.

Ева объяснила:

— Милада — это наша Миледи, местная аристократка. Ты что, еще не заметила?

Коротко и ясно. Миладка Веерова не была дочерью генерального директора текстильного объединения. Миладка выла вроде местной Мадлы. Ее, отец, конечно, вовсе не работник внешней торговли, он просто монтажник на отдаленных объектах, и денег у него куры не клюют. Милада с сестрой ходили в тряпках из «Тузекса», но популярности им это не прибавляло. Они же из кожи вон лезли. Например, устраивали роскошные приемы по случаю дня рождения. А уж нынешний праздник обещал быть из ряда вон выходящим, поскольку отец что-то монтировал у черта на рогах, а мама обещала уйти в гости к брату, чтобы не мешать своим девочкам гулять, как им заблагорассудится. Сестры были двойняшки, но в гимназию ходила одна Милада, именно та, которая с удовольствием отзывалась на обращение Миледи. А ее сестра — в промышленном училище. В школу они поступили на год позже, так что им теперь по семнадцать.