Каменное сердце - Пьер Пежю Страница 38

Эллен и правда была дома. Из капюшона зеленого халата выглянуло изумленное лицо.

— Жак? — Она сразу поняла, что это мое новое появление предвещает нечто тревожное.

— Добрый день, мадам. Мыши, крысы есть? Я зашел проверить кое-что после того, как побывал тут в прошлый раз.

Шутить было ни к чему. Эллен смотрела на меня расширенными глазами, прижимая руку к отчаянно колотящемуся сердцу. Я не дал ей времени опомниться.

— Послушай, Эллен, я уезжаю. Понятия не имею, что со мной будет дальше. Везу одну девчушку посмотреть на море… В общем, это сложно объяснить. Я знаю, ты одна в этом слишком вылизанном доме. Я пришел за тобой. Я тебя забираю.

— Ты совсем с ума сошел?

— Да, Эллен. Одевайся! Возьми с собой самое необходимое. Не спорь! Поедем! Если хочешь, уезжай в чем стоишь… Я куплю тебе все, что понадобится. Только поедем со мной! Хоть на несколько дней.

Я крепко взял ее за руку и отвел в спальню.

— Собирайся, едем вместе к морю. Мне надо, чтобы ты поехала со мной.

Эллен высвободилась, но глаза у нее затуманились, движения стали замедленными. Она не сопротивлялась. Только качала головой и хлопала глазами.

Она открыла шкаф, поставила на кровать чемоданчик, кинула туда кучку белья. Потом сбросила халат и стала при мне одеваться, двигаясь, как автомат, который продолжает работать, хотя его механизм может сломаться в любую минуту. Я зашел к ней за спину и застегнул молнию у нее на платье. Эллен стояла оглушенная, с виду покорная, но я заметил, что она испытывает тайное удовлетворение от моего энергичного вмешательства. В это до слез заурядное утро старый охотник на крыс подарил ей такую возможность отыграться, о какой она и мечтать не могла. И она решительно защелкнула замки своего чемодана и почти яростно захлопнула за нами двери семейного логова.

Вот так и вышло, что мы все трое оказались сидящими на просторном сиденье моего грузовичка, Эллен прижималась ко мне, Лейла уткнулась лбом в стекло. Я их познакомил, но, поскольку обе они, каждая на свой лад, блуждали в розовом тумане неуверенности и неясной надежды, сказать им друг дружке было нечего.

И первую сотню километров мы проделали в полном молчании. За суровыми долинами, угрюмыми вытянутыми деревнями и унылыми перевалами пейзаж стал просторнее, но главное — свет начал меняться. Первые осмелевшие цветочки на лугах. Серебристый блеск воды в разлившихся от таяния снегов ручьях и вся палитра робких и свежих оттенков зеленого, как будто мы, внезапно сменив не только место, но и время года, решительно въехали в весну.

За спиной у нас — туман, мелкий дождичек и кучи строительного мусора. Держим курс на юг! Курс на неизведанное с его завихрениями! А там — обещанные, но пока еще под очень большим сомнением переделки текста.

Эллен смотрела в одну точку, упрямо бежавшую впереди нас. Я время от времени вдыхал, вспоминал ее запах. Ощущал ее тепло. Потом она стала беспокойно ерзать на сиденье и рыться в сумке. Когда она вытащила мобильный телефон и попыталась нажимать на клавиши, я выхватил его у нее и, держась за руль одной рукой, кинул бесполезное приспособление в бардачок. Без комментариев. Надо было вообще в окно его выбросить!

— Жак, я только хотела сказать детям… Вдруг они будут звонить, а меня нет… Понимаешь?

Что я мог понять из глубин своего безумия, из глубин чистейшего безумия всей этой истории? Мы снова прочно замолчали.

Нежная, светящаяся зелень лугов понемногу отступала перед бледной голубизной все более просторного и чистого неба, все вокруг было покрыто золотой зыбью, а Эллен затянула для себя самой, сама себя баюкая, чуть покачиваясь и смежив веки, очень спокойную и медленную мелодию. Она пела по-английски, но порой в ее голосе звучали шероховатые нотки.

— Наша баллада, — прошептала она. — В детстве слышала…

Лейла была заворожена, она неотрывно следила за тем, как двигались губы Эллен. Смысла слов этой песни мы не понимали. Иногда она звучала жалобно, потом Эллен сильно и ярко чеканила припев. Под конец она забавы ради повторила некоторые куплеты, то и дело прерываясь для того, чтобы объяснить нам, о чем идет речь в ее песне.

«Это история девушки из деревни в ландах. Она помолвлена с парнем, который ее любит и много работает. Он добывает торф и ходит за скотом…»

«Девушка вышивает и грезит. Однажды идет через деревню молодой моряк. Он что-то смеясь говорит девушке, потом направляется к берегу, где стоит его корабль…»

«Проходит день, и проходит ночь. Наутро девушка спешит в порт, чтобы найти того моряка. Но он только что ушел в море. И тогда она решает его ждать. Она берется за все, даже самым худшим занимается на улицах и в барах…»

«Годы идут: моряк не возвращается. Состарившаяся, низко павшая, она возвращается в свою деревню. Отец ее умер от горя, и мать давным-давно умерла от усталости. Но кто же тот старик, что открыл ей дверь? Он смотрит на нее и говорит, что он ее ждал».

Под конец Лейла стала подхватывать припев вместе с Эллен. Сплетались их непохожие голоса, я медленно вел залитую солнцем машину, и мне так хорошо было с моими спутницами. Держась за руль, я чувствовал то же самое, что испытывал когда-то, когда находил первые слова для очередной истории, а потом эта история продолжала развиваться сама собой, нередко, к моему величайшему удивлению, складываться в одно длинное главное предложение, за которым одно за другим следовали придаточные, и оттенки, конечно же, множились, открывались новые дали, словно каждое сравнение готовило неожиданный поворот, и точка в конце все отодвигалась и отодвигалась.

Около полудня мне захотелось сделать привал на берегу широкой и неглубокой, но быстрой реки, в клочья изодранной о камни, которыми было утыкано ее русло. Мы, все втроем, спустились к воде. Лейла немедленно стащила и бросила на землю кроссовки, влезла по щиколотку в поток, потом наклонилась и, сложив ладони чашей, зачерпнула немного этой живой воды. И плеснула себе в лицо, как раньше. Намокшие колечки черных волос блестели ярче ее серебряных сережек. Она медленно обернулась к нам с Эллен, и я подумал, что в другой жизни, в другом возможном мире, на нас так могла бы смотреть наша собственная дочь.

А сейчас, под оглушающий рокот реки, мне хотелось ощутить хотя бы малую долю того, чем должно быть счастье иметь ребенка. Я был способен мысленно оценить прелесть подобного мгновения, привычно вдохновлявшую меня на красивые фразы, но то, что я испытывал, было куда бледнее того, на что эти фразы намекали. Дожидаясь возвращения Лейлы, я взял Эллен за руку. Мне показалось, я узнаю мельчайшие движения ее пальцев и ладони. У нее были красивые руки, крепкие и сухие. Трудно это выговорить, но через несколько минут мне почти мешала ее рука, зажатая в моей. Меня охватило одновременно и приятное, и тягостное чувство, будто мы никогда и не расставались или, по крайней мере, давно живем вместе. И я понял, что Эллен чувствует то же самое. Да, я взял ее за руку спокойно и привычно, как мог бы взять по ходу другого рассказа, если бы однажды весенним вечером мне хватило духу пойти к той, что ждала меня, готовая все бросить — так, как одни только женщины способны. Мы находились в точке касания двух возможных вариантов одной и той же реальности. Или они слегка находили один на другой?