Дуэль с собой - Борис Пугачев Страница 38

За несколько часов врачи установили, что у пациента запущенная двухсторонняя пневмония. Родик в душе материл душанбинских врачей. Странно, но определенность его успокоила. Он даже стал себя лучше чувствовать, волнение прошло. От госпитализации, понимая, как много надо сделать до конца года, он отказался, но обещал быть дисциплинированным больным. Лена же заверила, что возьмет на работе отгулы и обеспечит все необходимое.

Последующие несколько дней Родик ничем не занимался, а только послушно лечился, надеясь на скорое выздоровление. Он стерпел массу уколов, банок, обертываний и других малоприятных процедур. Температура снизилась, кашель уменьшился, и вообще самочувствие стало сносным. Жена вышла на работу, предварительно оборудовав в спальне некое подобие кабинета. Дел образовалось столько, что временами Родик забывал о болезни, еде и лекарствах. Дни летели незаметно, но рентген все не показывал положительной динамики.

Очень быстро спальня из рабочего кабинета превратилась в офис, в котором постоянно находились несколько человек. Они непрерывно что-то печатали, куда-то звонили, подписывали документы, выдавали деньги. Эта бурная деятельность прерывалась только медсестрой на время процедур и уколов, дочкой, требующей, чтобы папа пообедал, и женой, которая часов в семь вечера, возвратившись с работы, заставляла всех уйти. Вечером отдыха тоже не было. Родика одолевал вал телефонных звонков.

Он бесился, но отвечал всем, поскольку звонили в основном сотрудники и руководители служб института. Первый отдел требовал сдать печать и портфель, бухгалтерия никак не могла разобраться с малоценкой, выданной Родику в разные годы. Даже инструменталка требовала, чтобы он вернул штангенциркуль и динамометрический ключ, за которые много лет назад расписался на каких-то испытаниях. Не менее сотни бывших коллег интересовались различными вопросами своего будущего — все они так или иначе получали у Родика зарплату. Он терпеливо общался с каждым… Кроме того, Родик ждал звонка из КГБ — но там то ли забыли о нем, то ли что-то готовили. Сам он звонить туда не хотел, хотя думал об этом беспрерывно, особенно ближе к ночи, когда суета прекращалась.

Как-то позвонил заместитель директора по науке и попросил Родика принять его и еще нескольких человек в любое удобное для него время. Родик предложил сделать это вечером после работы, сославшись на отсутствие в другое время жены.

Делегация из института оказалась очень представительной. Кроме заместителя директора, приехал председатель профкома, ученый секретарь и начальники двух отделов. Где-то достали молдавский коньяк «Белый аист», мандарины и ананас. Даже жене подарили цветы.

Родик заранее переместился из спальни в столовую, а жена приготовила много вкусной еды и даже испекла безе, чего не делала со времени их знакомства.

Разговор оказался длинным, но для Родика приятным. Его уговаривали остаться. Рисовали перспективы, предложили должность начальника отдела, а после выборов директора, при условии, что Жмакин им не станет, — должность заместителя директора.

В какой-то момент Родик заколебался, но, еще раз прокрутив в голове события последних месяцев, он заставил себя не менять решения. Всех поблагодарил, заверил, что работы, которые он вел, не будут брошены и он в любой момент будет открыт для консультаций. Более того, он предложил в связи с тем, что будет болеть еще, вероятно, долго, а увольнять больного по КЗОТ запрещено, оформить «бегунок», трудовую книжку и другие необходимые документы задним числом и оплатить недостающую малоценку без учета ее амортизации. Наконец все поняли, что переубедить Родика не удастся, и перешли к обычному застолью. Заместитель директора после нескольких рюмок расчувствовался и поднял тост за дальнейшие успехи Родика, а потом и вовсе заявил, что Родик мудрее всех и вовремя уходит из этой клоаки, где скоро не будет ни денег, ни науки.

Вслед за замом за него стали поднимать тосты другие, выражая надежду, что Родик не забудет их и родной институт. Потом начали требовать, чтобы он выпил вместе с ними за свое здоровье, и делали это так настырно, что Родик, хотя и лечился антибиотиками, для их успокоения пригубил рюмку. В конце концов пришедшие с удовольствием допили принесенный коньяк и еще две бутылки водки, имевшиеся у хозяина, пожелали скорейшего выздоровления и уже за полночь разъехались по домам.

После этого разговора все, связанное с увольнением, стало продвигаться быстро, звонки прекратились, и единственное, что еще сделал Родик, — передал печать первого отдела и подписал какую-то доверенность на своего бывшего заместителя.

Так завершился пятнадцатилетний карьерный бег Родика, на который он потратил лучшие годы, не получив взамен того, к чему стремился, хотя и был в этом забеге фаворитом… Он еще не догадывался, что это важнейшее событие в его жизни, называемое в авиации проходом «точки невозврата». Он еще не знал: этот момент разделил все, что его окружало, включая друзей и близких, на «до» и «после». Он еще не понимал: «до», прочно вошедшее в его сознание как образ жизни, уже стало враждебным, а «после» содержит слишком много неизвестного, да и сам он еще не принял это «после» как новую цель своей жизни.

Однако все имеет конец. Прошла неделя с момента приезда Родика в Москву, и хлопоты почти завершились. Телефон звонил редко, посетителей, кроме друзей и родственников, не было. Теперь, приходя из школы, дочка разогревала для него обед и с удовольствием рассказывала детские новости, а Родик спокойно слушал и вникал в ее проблемы. Они возобновили уроки рисования. Родик приспособил кусок оргалита, а Наташа пользовалась кистями и красками, что раньше бы бесило Родика, а сейчас он даже радовался. Наперегонки рисовали то красками, то углем все подряд — от пустых бутылок до воображаемых космических пейзажей. С приходом Лены все прекращалось. Наташа грустно уходила готовить уроки, а Родика начинали мучить медицинскими процедурами. Вечером всей семьей смотрели телевизор. Так продолжалось несколько дней.

Эта идиллия для Родика была непривычна. Не умел он бездействовать, даже тяжело болея, а занятия с дочкой не заполняли образовавшийся вакуум. Родик вспомнил о предложении Юры Розенблата, который, судя по всему, до сих пор обижался — не звонил и не появлялся. Родик еще раз внимательно прочитал и попробовал обобщить Постановления по внешнеэкономической деятельности. Посоветоваться было не с кем, и в голове у него царила неразбериха, связанная с противоречивостью изученного… Юра оказался прав, что понятно только одно: недавно вся страна испытала шок от разрешения самостоятельно вывозить товары за рубеж и получать валюту, хотя и не всю. Иметь легальную валюту даже в малых количествах хотелось всем. Все остальное, связанное с возможностью проникновения во внешнеэкономическую деятельность, ему, проработавшему всю жизнь в закрытом институте, понять не удалось. Поразмыслив, Родик позвонил Юре и сообщил, что чувствует себя существенно лучше и с понедельника готов приступить к реализации его предложения.

— Родион Иванович, я в курсе, что вы тяжело болеете, — официальным голосом да еще и на «вы» начал Юра, — но для меня выход на международный рынок — единственная надежда. Я, помимо вас, договорился с художественным салоном на Новом Арбате об экспонировании на выставке под их эгидой и уже готовлю список изделий и гарантийные письма об оплате площадей.