Выкрикивается лот 49 - Томас Пинчон Страница 38

Проезжая мимо здания, в котором еще неделю назад располагалась книжная лавка Цапфа, она с ужасом увидела груду обгорелых обломков. В воздухе стоял запах жженой кожи. Эдипа остановила машину и зашла в расположенный по соседству магазин по продаже правительственных товарных излишков. Торговец сообщил ей, что этот чертов кретин Цапф сам поджег свой магазин, чтобы получить страховку.

– Хорошо хоть не было ветра, – проворчал сей достойный гражданин, – а то и мое заведение сгорело бы дотла. Весь этот комплекс построили максимум лет на пять. Но Цапфу было невтерпеж. Книги. Тоже мне товар. – У Эдипы возникло ощущение, будто он не брызжет слюной только потому, что ему не позволяет хорошее воспитание. – Если хотите заняться комиссионной торговлей, – посоветовал он, – выясните, что пользуется наибольшим спросом. Сейчас, например, хорошо идут винтовки. Буквально сегодня один парень купил у меня двести стволов для своей шараги. Я мог бы продать ему в придачу пару сотен нарукавных повязок со свастикой, да только они у меня, как назло, кончились.

– У правительства излишек повязок со свастикой? – удивилась Эдипа.

– Черта с два. – Торговец заговорщицки подмигнул. – Возле Сан-Диего есть небольшая фабрика, – сказал он, – и там можно нанять, скажем, десяток негритосов, которые и будут лепить эти самые повязки. Мелкими партиями они вмиг расходятся. Я дал рекламу в пару журнальчиков, так мне на прошлой неделе пришлось взять еще двух негров, чтобы разобраться с почтой.

– Как вас зовут? – спросила Эдипа.

– Уинтроп Тремэйн, – ответил энергичный предприниматель. – Или просто Уиннер. Слушайте, мы тут как раз договариваемся с одним большим магазином готовой одежды в Лос-Анджелесе, чтобы к осени выставить на продажу эсэсовскую форму. Мы продвигаем ее в рамках рекламной кампании «Здравствуй, школа», подростковые размеры, галифе образца тридцать седьмого года… А в будущем сезоне в случае успеха рассчитываем выйти на рынок с новым вариантом формы для женщин. Что вы на это скажете?

– Я дам вам знать, – ответила Эдипа. – Я о вас не забуду. – И ушла, сожалея, что не обматерила этого типа или не попыталась ударить его каким-нибудь подходящим товаром из числа армейских излишков, первым попавшимся под руку тяжелым и тупым предметом. Свидетелей не было. Может, стоило попробовать?

«Ты курица, – сказала она себе, защелкивая ремень безопасности. – Это Америка, ты живешь в этой стране и допускаешь такое безобразие. Позволяешь этим молодчикам распоясаться». Она помчалась на бешеной скорости по шоссе, охотясь на «фольксвагены». И когда подъехала к дому Бортца, расположенному в прибрежном районе в стиле Лагун Фангосо, ее все еще слегка трясло и подташнивало.

Ей навстречу вышла маленькая толстая девочка с личиком, измазанным чем-то синим.

– Привет, – сказала Эдипа, – ты, наверное, Максина.

– Максина в кроватке. Она бросила одну из папиных пивных бутылок в Чарльза, но попала в окно, и мама ее хорошенько отшлепала. Если б она была моей дочкой, я бы ее утопила.

– Мне бы такое и в голову не пришло, – произнесла Грейс Бортц, материализовавшись из полумрака гостиной. – Входите, – Мокрой тряпкой она принялась вытирать дочке лицо, – Как вам удалось сегодня избавиться от своих?

– У меня нет детей, – призналась Эдипа, проходя за хозяйкой на кухню.

Грейс недоуменно на нее посмотрела.

– У вас такой загнанный вид, – сказала она. – Мне это знакомо. Я думала, что это из-за детей. Выходит, не только из-за них.

Эмори Бортц, свесив ноги, лежал в гамаке в окружении невероятного количества пустых пивных бутылок и трех аспирантов – двух юношей и одной девушки, – разомлевших от пива. Углядев одну непочатую бутылку, Эдипа взяла ее и уселась на траву.

– Мне бы хотелось, – чуть погодя начала она, – кое-что выяснить о подлинном, а не вербальном Уорфингере.

– Подлинный Шекспир, – сквозь окладистую бороду пробурчал один из аспирантов, откупоривая очередную бутылку. – Подлинный Маркс. Подлинный Иисус.

– Он прав, – пожал плечами Бортц. – Они мертвы. И что от них осталось?

– Слова.

– Приведите какие-нибудь строки, – предложил Бортц. – Мы можем говорить только о словах.

– «Отступят звезды, не спасет и вера, – процитировала Эдипа, – От той химеры, что зовут Тристеро». «Трагедия курьера», акт IV, сцена 8.

Бортц, прищурившись, поглядел на нее.

– Как вам удалось, – спросил он, – попасть в библиотеку Ватикана?

Эдипа показала ему эти строки в книге в бумажной обложке. Скосив глаза на страницу, Бортц потянулся за следующей бутылкой пива.

– Боже мой, – воскликнул он, – меня обокрали, и Уорфингера заодно. Нас баудлеризировали [90]наоборот. – И тут же обследовал титульный лист, чтобы посмотреть, кто же выпустил в таком виде подготовленное им издание Уорфингера. – Постыдился даже поставить свое имя. Дьявол. Придется написать в издательство. «К. да Чингадо и Компания». Вы слышали о таком? Нью-Йорк. – Он посмотрел страницу на просвет. – Офсетная печать. – Потом уткнулся носом в текст. – Опечатки. Ха. Ошибки. – С отвращением швырнул книгу на траву. – Но как им удалось попасть в Ватикан?

– А что там, в Ватикане? – спросила Эдипа.

– Там хранится порнографический вариант «Трагедии курьера». Я обнаружил его только в шестьдесят первом году, иначе обязательно упомянул бы в своих примечаниях.

– Но в спектакле, который я видела в «Театре Танка», не было никакой порнографии.

– Постановка Рэнди Дриблетта? Да, по-моему, она вполне целомудренна. – Бортц печально посмотрел мимо Эдипы в небо. – Он был необычайно нравственным человеком. Вряд ли он чувствовал свою ответственность перед словом, но всегда был искренне верен невидимой ауре пьесы, ее духу. Если кто и мог воззвать к жизни подлинного Уорфингера, так это Рэнди. Я не знаю никого, кто так приблизился к пониманию автора этой пьесы, к постижению ее микрокосма таким, каким он, наверное, представлялся самому Уорфингеру.

– Вы говорите о Дриблетте в прошедшем времени, – заметила Эдипа, сразу вспомнив голос старушки по телефону, и сердце у нее защемило.

– Разве вы не слышали? – Все посмотрели на нее. И смерть бесплотной тенью проскользнула над гравой, усеянной пустыми бутылками.

– Позавчера вечером он вошел в Тихий океан, – нарушила молчание аспирантка. Глаза у нее покраснели от слез. – В костюме Дженнаро. Он утонул, и мы собрались, чтобы его помянуть.

– Утром я пыталась ему позвонить. – Эдипа не нашлась, что еще сказать при этом известии.

– Это случилось сразу после того, как разобрали декорации «Трагедии курьера», – добавил Бортц.