Терракотовая старуха - Елена Чижова Страница 38

«Сменили поле деятельности?»

Я пожимаю печами: «Так сложилось». – «Да-да, – он кивает. – Понимаю. Вот и у меня...» – «Приезжайте к нам на фабрику, посмо´трите сами». Он говорит: «С удовольствием». – «Мой шеф – бывший архитектор. Оборудование из Финляндии. В общем, решили попробовать». – «Купили?» – «Нет, – я качаю головой. – Не рискнули. А вдруг не получится? Пока что взяли в аренду. Временный ввоз». Я вынимаю наш договор.

«А вот это правильно, – странички он просматривает мельком. – Вот, – протягивает карточку. – Мой прямой телефон. Возникнут проблемы, можете звонить непосредственно...»

* * *

«Подписа-али? – Фридрих не верит своим глазам. Лихорадочно листает бумаги. – И в палате, и на таможне? Татьяна Андреевна, но это же, – он смеется, – бред! Сивой кобылы... Бред сумасшедшего...»

«Я обещала, что мы вернем все отходы». – «Ерунда, – Фридрих отмахивается. – Поговорим с финиками. Бросят пару мешков...»

По документам должны пройти какие-нибудь отходы. Хотя бы один мешок. Остальное мы сделаем сами. Подправим фактические цифры.

Фридрих рассматривает подписи, словно они могут исчезнуть. Закорючки, выведенные симпатическими чернилами. Или, как там у Ленина? Молоком.

«Поверьте, эти подписи стоят бешеных денег. Поде´литесь опытом?»

Солидарность бывших филологов. Для него – пустой звук.

«Ну... в общем, смысловые оттенки. Вопросы стиля. Все дело в правильных словах».

«В словах? – Фридрих переспрашивает. – Вы знаете волшебное слово? Сезам, откройся! – смотрит серьезно. – Ладно. Будем считать, ваше ноу-хау. Главное – результат. За это полагается премия. – Фридрих медлит. – Восемьдесят тысяч».

Результат – это то, за что платят.

«Что-то не так?» – он смотрит искоса.

«Все так. Большое спасибо».

Я собираю бумаги. В кабинете тусклый свет... Тени ходят по стенам, растекаются по светлым обоям. Собираются в углу тяжелым пятном. Набухают, как будущая протечка.

Не разберешь, кто кого использует... Фридрих – меня или я – их обоих: тетку в жабо и этого... филологагерманиста. Или он – меня...

Видимо, так и формируется цепь питания. В нашем животном царстве – нормальный ход.

* * *

– Пришла Татьяна Андреевна, – охранник снимает трубку. Набирая номер, он не выпускает меня из виду. – Понял, – вешает трубку. – Проходите. Третий этаж.

Отжав металлические рожки, я оказываюсь за турникетом.

– Скажите, – это глупо, но я не могу удержаться, – зачем вы каждый раз называете номер этажа? Полагаете, я могу перепутать?

Охранник сдвигает брови. На лбу проступает след умственного напряжения. Шестеренки вздрагивают, пытаясь набрать обороты. Если проникнуть под черепные кости, можно расслышать хруст.

– Такой порядок, – гора мяса рождает мышь.

Светлые стены. Ступени, застеленные ковровой дорожкой. Я иду, внимательно глядя под ноги. Изгибы дорожки надежно зафиксированы. К ступеням их прижимают надежные штыри. Цве´та запотевшей меди. Винты закручены намертво. И все-таки я боюсь упасть. Если крепления ослабнут, дорожка скособочится, пойдет опасными складками...

Кто-то спускается мне навстречу. Краем глаза я вижу: шнурок. На площадку мы ступаем одновременно. Я хочу посторониться, делаю шаг в сторону. Тот, кто идет мне навстречу, повторяет маневр. Вправо. Влево. Вправо. Мы топчемся на месте, как зеркальные отражения. Я сдаюсь первой. Замираю, поднимаю глаза.

Парень. Самый обыкновенный. Про себя прикидываю: лет шестнадцать. Теперь я могу рассмотреть его с головы до пят: сумка через плечо, старые джинсы, кожаная куртка – потертая на сгибах.

– У вас развязался шнурок.

Эту фразу я произнесла машинально. Лишь бы не длить неловкость. Сказала и вспомнила: Юрий Гагарин. Хроника, которую я видела много раз: первый космонавт. Вернувшись на Землю, он шел по ковровой дорожке, печатая шаг по-военному. В такт его шагам бился развязанный шнурок. Он, первый из всех, когда-либо живших на планете, кому удалось преодолеть силу земного притяжения, мог споткнуться, упасть на глазах всего потрясенного мира. Потом, когда все улеглось и сделалось старой хроникой, все привыкли, словно так и должно быть. Точнее, по-другому и быть не могло: а как иначе началось бы его превращение в мифологического героя? Но тогда, в первый раз, все следили, затаив дыхание...

Мне казалось, он должен сказать спасибо. Во всяком случае, присесть, завязать, привести в порядок. Но он не благодарил и не приседал. Словно не расслышал моих слов или пропустил их мимо ушей. Поднявшись до следующего пролета, я зачем-то оглянулась: он стоял и смотрел мне вслед. Внимательно. Как в зоопарке. Когда рассматривают диковинное животное.

«Народный правнук, – я подумала раздраженно. – Или приятель какого-нибудь правнука».

* * *

– Тема сегодняшнего диктанта: Две России в поэме Гоголя «Мертвые души».

Будь я учителем, а не репетитором, я сказала бы: это – очень важная тема. Ключевая для курса русской литературы.

В начале работы над поэмой автор так определил масштаб своего произведения – вся Русь. Писатель сумел показать во всем объеме как отрицательные, так и положительные стороны жизни России. Наиболее широко представлены образы современных автору помещиков. Это и есть мертвые души. Гоголь показывает их в порядке возрастающей моральной деградации.

Я диктую в принятой последовательности. Она сложилась задолго до моего рождения стараниями нескольких поколений методистов. Сначала – Манилов, обходительный, с приятными чертами лица. На первый взгляд он может показаться мечтателем, однако, познакомившись поближе, к примеру, выйдя за него замуж, вы обнаруживаете, что его мечтательность – суть праздность, безволие, паразитизм. В образе Коробочки Гоголь представляет нам другой тип: хозяйственная, гостеприимная, хлебосольная, она становится «дубинноголовой», когда дело доходит до продажи мертвых. Боится продешевить. В вашей личной истории эта героиня вполне может стать, например, свекровью. Преподавателем истории КПСС. Ее История – та же торговля мертвыми. Точнее говоря, убитыми.

Ноздрев, Собакевич... По существу, мы добрались до середины. Мысленно я листаю свой старый конспект. С этой страницы начинается противопоставление: в поэме Гоголя миру угнетателей противостоит многострадальный народ. Нищая Россия, полная внутренних сил и скрытой жизни.

С большим мастерством Гоголь изобразил простых русских людей. С первых же строк произведения мы видим двух мужиков у двери кабака. Они пришли утопить вековое горе в вине, они еще не знают, что делать, как изменить жизнь, но у них уже зародилась ненависть к угнетателям.

Крепостные – бесправные люди, но все они, живые и мертвые, предстают перед нами великими тружениками. Своим трудом они создали богатство помещикам, только сами живут в нужде, мрут, как мухи. Слуга Чичикова Петрушка, кучер Селифан, дядя Митяй и дядя Миняй, Прошка, девочка Пелагея, которая «не знает, где право, где лево», – все они приниженные, дошедшие до отупения. Узок духовный мир этих людей. Их поступки вызывают горький смех.