Дети пустоты - Сергей Волков Страница 38

— …Румыния так Румыния, — бормочет Губастый, сгребает со стола вырезанные на молочно-белом пластике трафареты и плетется к выходу.

Сапог догоняет его в дверях, дергает за оттопыренное ухо.

— Чудило, ты че?

— Да страна нам досталась какая-то… — Губастый кривится. — Пятая волна расширения НАТО. Вечный сателлит, короче.

— Короче, дело к ночи, — ржет Сапог.

Он ничего не понимает и, как обычно, решает, что не стоит напрягаться.

Мы выходим из желтой двухэтажки, где располагается избирательный штаб кандидата в депутаты Петра Халла, и бредем по улице к железнодорожному вокзалу. Хочется есть, сырой ветер толкает нас в спины. Шуня музыкально гремит шариками в баллонах с краской, Сапог напевает что-то про короткие юбчонки, Губастый рассматривает новенькие трафареты. Пока суд да дело, я прикидываю, сколько мы сможем заработать за день. Волосатый москвич-пиарщик по имени Аристарх, когда проводил инструктаж, сказал, что за одну подтвержденную надпись штаб платит сотку. Но трафаретить нужно не абы где, а в обозначенных местах — на заборах у дорог, на опорах мостов, на воротах.

— И упаси вас бог нафигачить что-нибудь на жилых домах, частных гаражах или в общественных местах! — предупреждает нас волосатый Аристарх. — Да, и еще — от надписи до надписи должно быть не меньше квартала. Вечером я лично проверю выполнение задания. Разбор полетов и раздача слонов здесь же в двадцать четыре ноль-ноль.

«За день мы свободно заделаем штук сто трафаретов, — размышляю я. — Сто по сто — это будет десять тонн! Десять! Хватит и на билеты, и на пожрать. А Тёха, когда отправлял нас сюда, сказал, что если мы косую срубим — хорошо…»

Радужные мои мысли прерывает Сапог. Выхватив у Губастого трафареты, он уверенно тычет ими в серый забор, огораживающий автостоянку.

— Че тянуть, айда нашляпаем!

Губастый пытается возразить, но мы уже мчимся к забору. Трафаретов у нас четыре. На двух больших — слово «Румыния», разбитое пополам. На остальных — стихи и подпись. У стихов буковки поменьше, а подпись опять крупная: «Петр Халл». Волосатый пиарщик по секрету сказал, что это поэтический псевдоним будущего депутата, а настоящая его фамилия Халицеров. Он владеет таксопарком, двумя магазинами и издает за свой счет сборники стихов.

Когда нам выдали трафареты, Губастый удивился:

— Но вы же вроде как демократы?

Аристарх взмахнул ручками:

— Молодой человек, наша главная задача — пройтись по всему электорату. Либерально настроенную часть избирателей привлечет демократическая риторика, а обыватель решит, что наш кандидат — твердый государственник. Ваша задача — донести до народа его гражданскую позицию. И вообще, нечего рассуждать, идите работайте. Инструктаж закончен.

Сапог и я прижимаем трафареты к забору, выбрав место посуше, Шуня снимает колпачки, по очереди красит буквы — и наши пальцы — черным и красным. Сняв трафареты, мы отходим, чтобы насладиться творением рук своих. За спиной громко и обидно смеется Губастый. На заборе в два цвета значится: «ынияРум — ‘‘шестерка’’ НАТО. Соседа такого России не надо! Петр Халл».

— Косяк, — бормочет Сапог.

Шуня хихикает. Я беру у нее баллон и закрашиваю наш дебют. Потом мы «набиваем» стихи кандидата Халла заново. Как говорится — с почином…

Вскоре видим шикарное место, будто специально предназначенное для нас, — белую каменную тумбу посреди скверика. Наверное, раньше на этой тумбе стояла какая-нибудь «девушка с веслом», а теперь нет ничего, только высится серый снежный малахай.

Радость оказывается преждевременной — тумба уже попала в поле зрения агитаторов «нашего» кандидата. На побелке грозно синеют слова: «Польша — нелепая, злая страна. Тявкает так, будто Моська она». И, естественно, подпись: «Петр Халл». Видимо, какая-то группа забрела не в свой район.

— Уроды, — разочарованно констатирует Губастый.

Снова бредем по улице. Мимо проносятся разномастные машины, окутанные облаками грязных брызг. Спешат по своим делам горожане. Сисястая девка на большом рекламном щите предлагает «окунуться в атмосферу гламура».

— Шуня, а гламур — это че такое? — спрашивает Сапог.

— Это когда красиво и на халяву, Сапожок, — улыбается та в ответ.

— О! — Сапог показывает на коричневый железный гараж, притулившийся у беседки во дворе пятиэтажки. Некий местный Ромео размашисто начертал на нем: «Надя! Я тебя люблю!»