Карамело - Сандра Сиснерос Страница 38

Позже Нарсисо не раз хвастал тем, что потерял три ребра в решающей битве за Селаю, но это, разумеется, была просто история. Задолго до того исторического сражения он уже ждал окончания войны в Соединенных Штатах. У Нарсисо было больше прыщей на лице, чем волос на голове. Но он будет вспоминать свои холостяцкие дни в Чикаго с удовольствием. После Трагической декады он перерос патриотические мечты о смерти завернутым в мексиканский флаг. Он повидал в жизни достаточно, чтобы понять: это не имеет никакого смысла.

Всю его жизнь Нарсисо мерещились тела, которые ему приказывали сжигать в Трагическую декаду, мертвые женщины и дети, и ancianos ^[234]. Одна мысль о них вызывала у него сильную тошноту. Он гадал, все ли солдаты чувствовали то же самое, но боялся признаться в том, что испытывал. Он содрогался от этих воспоминаний. А когда трогал дырку в груди, его пронзало острое чувство вины оттого, что он покинул свою страну. Но он выполнил свой долг, не правда ли? Его мать не заслуживала того, чтобы ее единственный сын лишился трех ребер.

– Я не хочу, чтобы от моего сына остались только три ребра, – говорила Регина. – Я все решила. Нарсисо, я отсылаю тебя к семье твоего отца в Чикаго.

– Но разве Дядюшка Старикан не совершил непростительные грехи, отчего вся семья перестала разговаривать с ним?

– Поверь мне, у Дядюшки Старикана ты будешь в большей безопасности, нежели чем в этой стране, mijo.

И она пошла в свою спальню и стала зажигать свечи перед всеми святыми, Божественным Провидением и в особенности перед огромной позолоченной статуей Девы Гваделупской, притащенной, кто его знает откуда и занявшей целую стену ее комнаты.

– Пресвятая Дева, обещаю тебе, что, если ты вернешь мне сына в целости и сохранности, я исполню любую твою волю, ты слышишь меня? – кричала она деревянной статуе покровительницы Мексики. – Ну так что? Мы с тобой договорились? – И Дева Гваделупская, как ей показалось, слегка кивнула.

Довольная Регина позволила сыну переждать революцию у мерзавца, сбежавшего на Кубу, а потом перебравшегося в Соединенные Штаты, после того как он украл у армии значительные деньги. Мне бы очень хотелось поведать вам об этом эпизоде истории моей семьи, но все молчат о нем, а выдумывать я не хочу.

Нарсисо уехал вовремя. К концу 1914 года всех лиц мужского пола от пятнадцати до сорока лет, замеченных на улицах, обрядили в военную форму и вручили им винтовки. Горбатые, инвалиды, бродяги, лоточники, borrachos – никто не избежал этой участи. Их ловили на выходе с арены для боя быков, из cantinas ^[235], из кинотеатров. С наступлением темноты всем приходилось прятаться, иначе тебя забирали, сажали в лошадиную повозку, и ты оказывался в армии. Если ты был недостаточно хорош для того, чтобы убивать, тебе представлялась хорошая возможность быть убитым. Даже Элеутерио приходилось прятаться и не выходить из дома; забирали даже стариков.

Во время войны не хватало воды и света. Azoteas ^[236] каждого дома были полны всяческого рода сосудов, в которые можно было собирать дождевую воду. Электричество то и дело отключали, и всегда в самый неожиданный момент, а свечи стали очень дорогими. Кто-то изготовлял свечи сам, а кто-то вернулся к масляным лампам, но масла тоже не хватало.

Часто город оказывался погруженным в полную темноту, и это вызывало ложную иллюзию безопасности от пуль, снайперов и пушечных ядер. Безлунными ночами по городу приходилось пробираться на ощупь, иногда натыкаясь на влюбленные парочки, обосновавшиеся в дверных проемах. «О, прошу прощения!»

Как и в случае войны, выживали не самые праведные, но самые умные, а Регина была умной. Она перепродавала вещи, с которыми людям приходилось расставаться, но прославилась тем, что торговала сигаретами, и люди стучали в ее дверь днем и ночью, ночью и днем. Вместе с Соледад она делала самокрутки, потому что, когда людей одолевает страх, сигареты нужны им более всего.