Все семь волн - Даниэль Глаттауэр Страница 38

Приятного отдыха на пляже!

Лео

Через восемь часов

RE:

Почему ты решил рассказать ей обо мне?

Кстати, привет! Ты что, всерьез решил, что я предоставлю тебе возможность целую неделю спокойно, без моих комментариев, предаваться мелодраматическим штудиям по поводу твоих стадий с «Пэм», чтобы у тебя после этого опять кончился кислород и ты завис на несколько месяцев? Кстати, о кислороде: я сейчас нахожусь в милейшем интерьере одного интернет-кафе площадью в три квадратных метра. Окрашенные в черный цвет стены, интимный полумрак, живительные звуки Death Metal — оазис для вдоль и поперек продырявленных пирсингом преемников хорватского движения No Future, славное заведение, в котором некурящий за пять минут потребляет никотина больше, чем среднестатистический заядлый курильщик за час. Поэтому твои реминисценции на тему «Пэм» кажутся мне в моем состоянии — в гуще облаков дыма этого притона юных нигилистов — особенно причудливыми.

Ну давай, не стесняйся, продолжай! Почему ты решил рассказать ей обо мне? Что было потом? И что будет теперь? В следующий раз я загляну в эту прелестную интернет-кабину как-нибудь после обеда, через денек-другой, и надеюсь, что уже смогу получить следующую порцию твоих мемуаров, если, конечно, у меня еще что-то останется от легких после такой ингаляции.

Чмоки.

Эмми

P. S. (в классическом стиле): Я рада нашей предстоящей встрече!

Через день

Тема: Точка соприкосновения

Дорогая Эмми!

Приятно лишний раз убедиться, что ты свято хранишь верность своему репертуару. Хорватский морской воздух и дух древних могил явно пошли на пользу твоей врожденной деликатности.

1. Почему я решил рассказать Пэм, то есть Памеле, о тебе? Я должен был это сделать. Есть один момент, который не позволял мне поступить иначе. Некая точка. ТВОЯ точка, Эмми! Которую я однажды описал следующим образом: «На ладони моей левой руки, приблизительно посредине, там, где линия жизни, пересеченная толстыми складками-излучинами, уходит в сторону артерии, находится одна точка». Это то место, в котором ты во время нашей второй встречи случайно прикоснулась ко мне. Оно навсегда осталось ультимативной чувствительной точкой, заведующей моим восприятием Эмми. Через несколько месяцев, во время нашей пятиминутной встречи, накануне приезда Памелы, ты вручила мне свой «памятный подарок», свой «сувенир». Интересно, ты тогда осознавала значимость этого жеста? Предчувствовала его последствия? «Чччч! — прошептала ты. — Ничего не говори, Лео! Ни слова!» Ты взяла мою левую ладонь, поднесла к своим губам и поцеловала нашу точку соприкосновения. Потом нежно провела по ней большим пальцем, сказала на прощание: «Пока, Лео! Счастливо! Не забывай меня!» — и дверь закрылась. Я потом сотни раз проигрывал в голове эту сцену, тысячу раз мысленно ощущал твой поцелуй на своей ладони. Поскольку я не обладаю завидной способностью описывать разные степени своего сексуального возбуждения, я, с твоего позволения, обойду молчанием эту часть связанных с тобой переживаний. Во всяком случае, я уже не способен был на близость с Памелой без отрыва от твоей точки, от мыслей о тебе, без чувств, связанных с тобой, Эмми. И вся моя хваленая теория самообмана полетела к черту. Ты еще помнишь мои слова: «Мои чувства к ней ничего не теряют из-за моих чувств к тебе. Они не имеют друг к другу никакого отношения. Они не составляют друг другу конкуренции»? Чушь! Фантазия, оторванная от действительности, опровергнутая одной-единственной крохотной точкой. Долгое время я не осознавал, что моя левая рука все больше и больше старается оградить себя от прикосновений к Памеле, не хотел замечать, с каким упорством она обходит ее стороной, как ревностно оберегает свою тайну, пряча ее в кулаке. Памела, похоже, в конце концов заметила это. В один прекрасный вечер он схватила мою левую руку, сжатую в кулак, и принялась разгибать пальцы, обратив все это в игру, наигранно смеясь. Она прилагала все больше усилий, придавив коленом мое предплечье. Я сначала сопротивлялся, но потом вдруг подумал, что все равно невозможно вечно скрывать наше с тобой большое «целое», спрятав его в ладони. Я резко вырвал руку и, разжав кулак, протянул ей открытую ладонь. «На, пожалуйста! Любуйся! Теперь ты довольна?» — сказал я ей почти со злостью. На душе у меня было паршиво. Я чувствовал себя обманутым, преданным, униженным. Памела растерялась и испугалась, спросила, что она такого сказала или сделала. Я ограничился тем, что просто извинился. Она не имела ни малейшего представления за что. После этого мне не оставалось ничего другого, как рассказать ей все. Сначала мне, собственно, просто захотелось произнести твое имя и прислушаться к своим ощущениям. В качестве повода я использовал эту легенду о несгибаемости седьмой волны и сообщил, что мне ее недавно рассказала «Эмми, одна хорошая знакомая». Памела сразу же насторожилась и спросила: «Эмми? А кто она? Откуда ты ее знаешь?» Тут во мне открылся какой-то шлюз, и все наши с тобой тайны хлынули наружу. Я говорил почти час. Все это, как в кино, получилось своего рода иллюстрацией к истории о тяжело вздымающейся, пенящейся, разрушительной седьмой волне, как ты ее тогда описала. Волна, вырвавшаяся на волю, чтобы все изменить, чтобы ничего не осталось по-прежнему. Волна, после которой — все уже по-другому.

Приятного купания!

Лео

Через три часа

Тема: Прощание

2. Что было потом? Ничего особенного. Отлив. Штиль. Молчание. Подавленность. Качание головой. Недоверие. Холод. Дрожь. Озноб. Ее первый вопрос: «Зачем ты мне все это рассказал?» Я: «Я подумал, что ты должна наконец узнать, это». Она: «Почему?» Я: «Потому что это было частью моей жизни». Она: «„Это“?» Я: «Эмми». Она: «Было». Я не ответил. Она: «Это для тебя уже пройденный этап?» Я: «Мы стали друзьями, мы пишем друг другу мейлы. Время от времени. Она вернулась к своему мужу, и у них все хорошо». Она: «А если бы она не вернулась?» Я: «Она вернулась». Она: «Ты ее еще любишь?» Я: «Памела, я люблю тебя! Я еду с тобой в Бостон. Разве это не доказательство?» Она улыбнулась и провела мне рукой по затылку. Представляю, что в ней в тот момент происходило!

Потом она встала и пошла к двери. На пороге она обернулась и сказала: «Последний вопрос: я появилась в твоей жизни только благодаря ей?» Я на несколько секунд задумался, потом ответил: «Памела, ничего не бывает без предыстории. Ничто не возникает само по себе».

Она вышла из комнаты. На этом тема была для нее исчерпана. Я несколько раз пытался опять заговорить с ней об этом. Я жаждал объяснения, я согласен был даже на гром и молнии, на опустошительный ураган, только чтобы наконец опять наступила ясная погода. Но все напрасно. Памела решительно пресекала все попытки начать серьезный разговор. Ни ссор, ни упреков, ни обидных слов, ни сердитых взглядов. Взглядов не было вообще, разве что изредка рикошетом. Ее голос звучал как в автоответчике. Ее прикосновения причиняли тем больше боли, чем мягче они становились. Вот так мы и жили какое-то время, делая вид, что ничего не произошло, мучили друг друга, мучились друг с другом, страдали бок о бок, одновременно, синхронно. Пока я наконец не понял: я рассказал Памеле не только нашу с тобой предысторию. Я рассказал ей и нашу с ней историю. И рассказал ее до конца. И нам уже не оставалась ничего другого, как расстаться.