Босяки и комиссары  - Александр Баринов Страница 37

На все эти рассуждения и увещевания я только делал удивленное лицо. Мол, я знаю законы, давать взятки — тяжкое преступление, никаких денег никому не платил ни на таможне, ни еще где. Да и с Антоном, про которого вы говорите, не знаком. Ах, это тот приятный молодой человек, которого я иногда встречал, когда проходил таможню? Так я и имени его не запомнил, припоминаю только вроде, как он мне любезно посоветовал, как декларацию правильно заполнить. А что возил в Эстонию? Да ничего особого. Конечно, это не совсем личные вещи были — прополис тот же, химикаты для его обработки, еще у нас фирма краски делает. Тоже для этого кое-какие материалы нужны. Ну так я их покупал по всяким заброшенным хозяйствам за копейки. Вот вы не верите, а полгода назад я того же прополиса два мешка — почти сто килограммов — под Рязанью на складе у сторожа за десять бутылок водки выменял. Прополис старый, уже подпорченный был. Но нам сгодился. А недавно вот старый станок для гранулирования пластика из России привез. Он сломанный был, ржавый весь. Мне его на складе за две тысячи рублей продали. Конечно, я с ценой мог ошибиться. Ну так таможенники смотрели, никаких претензий никогда не было.

На это оперативники, естественно, только злились и начинали опять меня изобличать, то угрожая новыми обвинениями и долгими годами в тюрьме, то обещая помочь выйти из тюрьмы под подписку о невыезде. Устав, наконец, они ушли, пообещав вернуться на следующий день.

Продолжались эти нудные и бесцельные разговоры целую неделю, пока оперативников не сменил их начальник — какой-то полковник, который сказал, что специально приехал ко мне из Петербурга. Просидели мы с ним в кабинете долго, почти весь день. Он был куда любезнее и миролюбивее, никаких признаний — что я давал взятки Антону или еще как нарушал законы — требовать от меня не стал. Мол, раз никого со взятками за руку не поймали, про мою подозрительную дружбу с Антоном можно и забыть.

Но, как рассуждал полковник, если уж судьба свела нас вместе в такой трудной для меня ситуации, то разрешить ее разумно было бы не только к моей, а к обоюдной выгоде. Ведь у них тоже своя работа, свои интересы, и несправедливо получится, если подчиненные полковника, потратив столько времени и сил, чтобы все обо мне узнать, останутся ни с чем. Так что, полагал полковник, мы могли бы договориться помогать друг другу. Они будут оказывать все возможное содействие в моем бизнесе, чтобы я смог без лишних проблем возить свои товары через границу. Ну а я в благодарность стал бы рассказывать им о тех, кто, если вдруг узнаю и услышу, соберется что-нибудь нелегально переправить через границу или попросит меня об этом меня самого. В общем, полковник меня вербовал в свои информаторы.

Говоря все это, он ничем не угрожал, но, к моему удивлению, которое я постарался не показать, несколько раз как само собой разумеющееся упомянул, что партнеры по бизнесу у меня самые разные — не только одни пчеловоды. Так что, мол, мне наверняка будет чем помочь оперативникам. Сперва я на эти слова не реагировал, как будто не понимаю, что он имеет в виду. Но полковник продолжал рассуждать в том же духе, и я удивился было, с чего он взял, что у меня могут быть какие-то отношения с контрабандистами. Но он на это спокойно достал из своей папки и показал мне несколько ксерокопий какого-то рукописного текста. Это было официальное объяснение Батько.

Как оказалось, пока я тут в тюрьме вел препирательства с оперативниками, какие-то другие сотрудники съездили в Переславль-Залесский на завод к Батько и провели там обыск. Батько же, как я и опасался с самого начала, с испугу все честно и очень подробно им рассказал. Как я приехал к нему с предложением делать для меня «синтетическую амбру», которая, как он только потом понял, на самом деле оказалась MDP-2-P — веществом, которое только для производства экстази и годится. Как он решил ради денег, которые я предлагал, заняться его производством, как мы с ним все это обсуждали. Как уже после моего отъезда он начал переработку привезенного мной откуда-то сафрола. Батько при этом честно написал, как оно и вправду было, что я ни про какое MDP-2-P никаких слов не говорил, а твердил лишь все про «ароматическое масло», но он полагал, что я знаю, о чем на самом деле идет речь.

Рассказывать, что за сотрудники ездили к Батько и откуда они узнали про наши с ним дела, полковник не стал. Он лишь с явным интересом наблюдал, какое впечатление на меня производит его сюрприз.

Я действительно был изумлен, теряясь в догадках, как оперативники успели узнать и про Антона, и про Батько, и про то, когда именно я буду пересекать границу. Ведь с Батько я последний раз виделся всего за три дня до своего задержания, когда привез ему спирт с московского завода. Тогда он только собирался начинать работу, и об этом знали только мы с ним вдвоем. Неужели правоохранительные органы с какого-то момента за мной следили, и я этого не заметил? Но почему тогда полковник ничего не говорит про московский завод, Александра и Алексея, которые тоже должны были сделать для меня ту же «амбру», причем намного больше, чем Батько? Почему он не спрашивает про странную контору Калмера, где я получил больше тонны сафрола — тоже, кстати, запрещенного к свободной продаже вещества? Может, оперативники про это тоже уже все выяснили и полковник приготовил мне еще несколько сюрпризов? Чтобы в конце концов припереть к стенке и заставить меня самого рассказать все что знаю?

В общем, все это представлялось крайне загадочным, и сохранять в такой ситуации невозмутимый вид было сложно и глупо. Отпираться или играть в молчанку смысла не имело, это лишь усилило бы подозрения, что мне действительно есть что скрывать. Но и выкладывать все как на духу, на что, похоже, полковник рассчитывал, я ему, конечно, тоже не собирался. Я давно усвоил, что при общении с представителями спецслужб неразумно, да и просто опасно пытаться бежать впереди паровоза, рассказывая или объясняя то, о чем тебя еще не спросили. Если не спросили, может и не знают. А скажешь лишнее — и им работа, и себе проблемы.

Поэтому я старался держаться с полковником как можно естественнее. Удивления его осведомленностью о моей личности и делах не скрывал, но и рассказывал, и объяснял все строго согласно своей легенде. Мол, как не изумиться тому, что такие серьезные структуры уделили столько внимания моей скромной персоне. Я ведь только мелкий коммерсант, добываю в России то, что меня заказчики моей фирмы попросят. А зачем и что из этих товаров им нужно, не рассказывают. Не мое дело. Ну, бывает, иногда промашку где допущу, как с прополисом вышло. Но ведь так по недоразумению получилось, я же и вправду не знал, что прополис такой дорогой. Да и вез я его через таможню открыто, никуда не прятал. И Батько, рассказывал я полковнику, в своем объяснении чистую правду написал, все так и было. Да, приезжал к нему на завод, договорились, чтобы он изготовил одно вещество по технологии, которую я ему дал. Но заказчики мои объясняли, что это лишь «амбра». Откуда я мог знать, что на самом деле это запрещенный продукт? Я же не химик. Ну а что Батько про какое-то MDP-2-P потом упоминал — да, тоже такое было. Но я думал, он перепутал что-нибудь. Конечно, повел он потом себя странно, все приставал с таинственными расспросами. Но я решил, какое мне дело — пусть поступает как хочет, главное, чтоб работу сделал.