Океан. Белые крылья надежды - Филип Жисе Страница 37

Когда они разговаривали о захвате "Италии", Леопольдо спросил Рахима, почему тот, будучи скотоводом, решил стать пиратом. Рахим долго думал, прежде чем ответить. В тот раз они как раз сидели под акацией и пили свежее, еще теплое молоко верблюдицы. Рахим держал двумя руками чашу с молоком и смотрел на стадо газелей на горизонте, затем поставил чашу на землю и сказал, что поначалу не хотел присоединяться к Ахмеду, как и не хотел, чтобы его дети принимали участие в этой авантюре. И не голод его вынудил, гуляющий по стране – пока у него есть верблюды и козы, ему нечего думать о голоде. И не желание разбогатеть в отличие от Ахмеда, сердце которого начал точить червь зависти к своим более успешным собратьям, разбогатевшим в один миг, стоило им захватить какой-нибудь торговый корабль под иностранным флагом. Нет. Рахиму ничего этого было не надо, так как, какое бы ты зло ни делал, Nidar Ba Ku Heli.

Леопольдо знал фразу, которую Рахим употреблял так же часто, как и фразу: "На все воля Аллаха". Это выражение не имело ничего общего с исламом, который исповедовал Рахим. Это был отголосок тех далеких, языческих времен, когда сомалийцы чтили разных богов. Нидар был божеством-судьей над неправедными, и фраза, которую любил повторять Рахим, означала: "Нидар найдет и накажет тебя". И все же, страх перед Нидаром не остановил Рахима от участия в нападении на "Италию". И почему, Леопольдо узнал уже в следующий момент.

Стадо газелей исчезло в дрожащем мареве. Рахим отпил из чаши, поднялся на ноги и поманил Леопольдо за собой. Они прошли во двор и направились к хижине с единственной дверью.

Перед дверью Рахим остановился, прижал пальцы к губам, затем повернулся к Леопольдо и сказал:

– For her.

"Ради нее". Для Леопольдо эти два английских слова превратились в загадку, разгадать которую Леопольдо не смог, пока не оказался в полутьме внутри хижины. Сначала Леопольдо подумал, что то, что лежало в дальнем конце хижины, было грудой одеял или коврами, наброшенными друг на друга. Слабый стон, достигший его ушей, заставил его осознать свою ошибку. Леопольдо ходел сделать шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть лежавшего человека, но Рахим остановил его, коснувшись ладонью его руки.

– No. ^[52]

Позади Леопольдо почувствовал чье-то присутствие. Когда обернулся, увидел жену Рахима, Халию. Женщина стояла у входа в хижину, опустив глаза. Леопольдо видел, как она нет-нет да поднимала взгляд, устремляла его внуть хижины, и тогда боль и страх тревожили ее лицо, застывали в глазах.

Из-под тряпья послышался кашель и всхлип. Леопольдо увидел, как заволновалась Халия. Взгляд устремился к Рахиму. Рахим коснулся плеча Леопольдо, приглашая следовать за ним, и покинул хижину. Леопольдо направился за ним. Халия же, едва Рахим и Леопольдо вышли из хижины, ящерицей юркнула внутрь и растворилась в полутьме. Из хижины донесся ее тихий голос, но Леопольдо не обратил на него внимания, сосредоточившись на воспоминании из недалекого прошлого. Вспомнил тот миг, когда услышал в хижине кашель, стоны. Почему-то голос, издававший все эти звуки, заинтересовал его больше всего. Может, из-за того, что принадлежал ребенку?

Они вернулись к акации и вновь взяли в руки чаши с молоком верблюдицы. Леопольдо все думал, кому мог принадлежать этот ребенок, и что с ним случилось, когда Рахим, произнеся: "На все воля Аллаха", принялся за рассказ. Тот ребенок в хижине, точнее девочка, которой от роду было не больше пяти лет, была самым младшим ребенком Рахима. Несколько месяцев назад она заболела болезнью, которую привезенный из Эфиопии врач назвал "measles" ^[53]. Леопольдо не знал перевода этого слова, как и не знал перевода слова "pneumonia" ^[54], которое Рахим упомянул в дальнейшем, но понял, что у девочки серьезная болезнь, на лечение которой Рахиму понадобились деньги, которых у того не было. Но были верблюды. Десять из них пришлось продать, чтобы доставить в эту глушь эфиопского врача. Осталось два верблюда. Но даже если он продаст последних верблюдов, все равно вырученных денег будет недостаточно для лечения дочери. Ахмед предложил присоединиться к авантюре по захвату торгового судна, пообещав поделиться частью выкупа, вырученного за захваченное судно. Рахим сомневался. Наслышан был о военных кораблях, патрулировавших Аденский залив, о пиратах, схваченных властями и закованных в кандалы в тюрьме Босасо ^[55]. Да и не авантюрист он был. Скотовод-кочевник, который до этого момента и автомат толком в руках не держал. Но после долгих раздумий согласился и старших детей своих взял на пиратский промысел. И все ради Саны. Именно так звали младшую дочь Рахима.

План нападения на торговый корабль разработал Ахмед, посоветовавшись со своими товарищами. Многие из них его отговаривали от затеи. Говорили, что сейчас, когда в море полно военных кораблей, а правительство Пунтленда ^[56], желая обрести признание в глазах мировой общественности, создало береговую охрану для борьбы с пиратством, и пойманных пиратов теперь сажает за решетку на пожизненный срок, захват кораблей – невыгодное дело. Чем больше убеждали, тем упрямее становился Ахмед. И добился своего. Напал на "Италию" не к месту и не ко времени оказавшуюся в тех водах, обстрелял из гранатометов и захватил. Ненадолго, но это уже никого не волновало, заложников взял, выкуп (по крайней мере, за одного заложника) получил, чем заставил других говорить о себе.

Как и обещал, Ахмед поделился выкупом с Рахимом и его сыновьями, но как подозревал Рахим, в свою пользу. Рахим не знал, сколько взял Ахмед за капитана "Италии", но должно быть много, если совсем недавно тот купил себе недвижимость в Босасо, новую машину, дорогой мобильный телефон. Рахиму же он дал пятьдесят тысяч долларов, хотя обещал дать сто тысяч, по десять тысяч долларов его сыновьям, участвовавшим в налете, в то время как разговор был о двадцати пяти на каждого. Ахмед сказал, что остальное получат, когда дадут выкуп за молодого итальянца, коим был Леопольдо. Но время шло, а выкуп никто за Леопольдо не предлагал. Ахмед говорил о жадности итальянского правительства, обязанного Сомали еще с тех времен, когда итальянские миротворцы насиловали сомалийских женщин. Но Рахим думал о жадности Ахмеда, желавшего стянуть с итальянского правительства как можно больший куш. Думал и о дочери, на лечение которой в эфиопской клинике требовалось сто тысяч долларов. Понимал, что если он не получит выкуп за Леопольдо, его дочь умрет. Именно так и сказал врач, приезд которого обошелся Рахиму в десять верблюдов.

Несмотря на то, что Рахим часто повторял слова: "На все воля Аллаха", Леопольдо, глядя на грустное лицо сомалийца, чувствовал, что если бы у того была возможность, он пошел бы против воли Аллаха. И дело было не в слабости его веры. Нет. Вера Рахима была сильна, как и вера любого другого мусульманина, отбивающего поклоны пять раз на дню, как того и требует религия. Дело было в том, что Рахим был отцом, у которого было сердце, и в этом сердце жила любовь к своему ребенку.