Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа Страница 37

– Вы офицер? – спрашивает он Пушкашу.

– Нет. Вот товарищ лейтенант Пóра.

И показывает на меня.

Полковник поворачивается в тесноте ко мне и шепчет мне, чтоб никто не слышал:

– Нехорошо их так возбуждать… Оставьте их в покое…

– Товарищ подполковник, – спрашиваю, – почему не приходят машины? Уже десять часов. Каждый день опаздывают.

Офицер резко меняется до неузнаваемости и ревет, как раненый зверь:

– Где ваш взвод? Ступайте-ка в свой взвод! Ну, черт побери! Из-за вас люди озлобляются до такого безобразия! Потому что не делаете своего дела, черт! Идите к своим людям!

– А что я им скажу? Посмотрите на них! Стоят здесь уже час, а машины все не идут! Они начнут нас бить!

– И правильно сделают! Хорошо сделают, если вас побьют! – начинает он орать среди людей.

И вдруг, не понимаю как, но, словно по мановению волшебной палочки, полковник исчезает.

В толпе военных ранее скрываемые чувства вырываются наружу, инстинкты, до сих пор державшиеся в узде, буйно вспыхивают с разрушительной силой.

– Даешь увольне-е-ение! – разражается вдруг криками целая группа, находящаяся рядом со мной, и швыряет свои каски в грязь.

С изумлением и ужасом впервые обнаруживаю, что среди моих собственных людей у меня есть враги. Мощный голос раздается у меня за спиной, и бутылка, брошенная с силой в мою сторону, разбивается вдребезги у ног. Резкие свистки прорезают темноту, как молнии. Я не особенно хорошо могу видеть в полном мраке, но мое ухо улавливает где-то поблизости кряхтенье и возню, и я понимаю, что некоторые солдаты встали рядом со мной в качестве подобия охраны – в то время, как другие пытаются отстранить первых и пробраться ко мне. Глухой голос кричит, задыхаясь:

– Да пусти же ты! Дайте мне дорогу! Я хочу его побить! Господин лейтена-а-а-ант! Где ты, господин лейтена-а-а-ант? Иди сюда, я тебе шею сверну!

Другие голоса солдат из моего же взвода выделяются в ночи:

– Держи его, ну! Эй ты, человече! Что ты имеешь против лейтенанта? Не стыдно тебе, а? Б-о-о-о-же, спаси и сохрани!

В темноте кишит скопище людей. Солдат Пэун, возбужденный, приближается ко мне:

– Товарищ лейтенант, бегите! Липоване из 7-й роты и несколько наших хотят вас бить! Бегите!

Глубоко затягиваюсь сигаретой и остаюсь недвижим. Потом говорю спокойным голосом:

– А завтра, когда я появлюсь перед вами, как вы на меня будете смотреть, Пэуне? Настоящий офицер не бегает от солдат.

В этот момент люди, окружающие меня, отброшены в сторону, две сильные руки хватают меня за ворот куртки и тащат с такой силой, что ткань трещит и рвется. Чувствую, как в лицо мне ударяет пьяный перегар липованина Попова из другого взвода, одного из самых лучших бетонщиков и одного из самых лучших оплачиваемых резервистов, который два года назад был в моем подчинении. Возможно, он попросился снова прийти на работу в Дом Республики с новой партией и сейчас в другой роте. Есть и такие. Я знаю Попова очень хорошо. Это потрясающий русский, но когда выпьет, становится зверем. Кричу на него:

– Попов. Ты начальника осмелился бы так схватить за воротник? Командира части! Генерала! Его бы схватил так за одежду?

– Всех! Вс… Всех офицеров!

– А набросился на самого младшего по званию, так? На лейтенанта, который год назад был твоим командиром взвода! Ифиме, я в военном училище учился драться с пистолетом, не кулаками!

Смущенный тем, что я выкрикнул его имя, Ифим ослабляет свою хватку. Кто-то зажигает спичку, и при ее свете глаза безумца горят, как глаза зверя в джунглях. В этих совершенно озверелых глазах замечаю на секунду искру колебания и сомнения, как будто он вспомнил о чем-то, но она быстро гаснет, и огромные руки каменщика вновь со страшной силой сжимают ворот моей куртки. Кто-то зажигает фонарик. Краем глаза вижу, что у Попова есть сообщник, и отмечаю про себя, что знаю и его. Это Раду Петре, который тоже однажды был в моем взводе. Память не может меня обмануть. Несколько моих солдат набрасываются, чтобы ухватить агрессора за руки, но я громко кричу:

– Оставьте их в покое! Попов Ифим из Сфыштовки и Раду Петре из Махмудии хотят избить своего бывшего командира взвода! Ну-ка, скажи, Попов, за что ты хочешь меня избить? Пачему, салдат? Гаварите! Чтобы все знали! Ты хочешь меня избить за то, что я дрожу от холода рядом с тобой или за то, что я офицер?

– За то, что ты офицер, – ревет Попов.

– Тогда давай! – кричу я. – Смотри, я один и без защиты! Отойдите все в сторону и пропустите Попова! Попов, ты уверен, что хочешь меня только избить? Может, вы хотите меня и прикончить, а! Вижу, что Раду уже вытащил нож. Лучшего момента и не будет!

– Мы из тебя душу вынем!

– И что же вы стоите, – воплю я. – Погасите спички и фонари! Такие вещи не делаются при свете! Думаете, мне страшно? Давай! Кто начнет? Можете напасть на меня сразу несколько, чтоб вернее было.

Наступает молчание. Издали доносится гул города, погруженного в ночь.

– Или, может, ограничитесь только дракой? Сможете рассказать потом внукам, когда будете стариками, как вы избили офицера, вашего командира взвода! Эх, другие воевали на войне, им есть что рассказать, а вы… Хотя бы это…

Никто больше не издает ни звука. Дружок Попова сделал несколько шагов назад и скрылся в толпе, оставив его одного. Попов ослабил хватку на моем воротнике и встряхивает головой, борясь с опьянением, которое охватило его мозг, и на какое-то мгновение, самым необъяснимым и парадоксальным образом, я чувствую, что мне жаль его. Вдруг он резко отпускает меня и отступает на шаг. Очумело озирается вокруг, потом смотрит на меня:

– Да, страшная вещь – ракия! – говорю я. – Посмотрите на себя, как из нормальных людей вы превращаетесь в отпетых дебоширов и разбойников… Вы же пропили свои мозги!

– Но почему вы нас оскорбляете, товарищ лейтенант? Почему вы нас обзываете дебоширами и разбойниками? – раздается вдруг писклявый голос Уритока, подстрекателя из Лугожа.

– Потому что у тебя нож в руке, Уриток, и ты его направляешь в мою сторону. Уриток, никогда не смей мне больше говорить «товарищ»! Мы с тобой не товарищи!

На шоссе появляется свет. Наконец подходят машины! Ужасная давка возникает перед ними и прежде всего перед дверьми, которые должны открыться. Вдруг в свете фар я вижу Вырбана и Лупеша, старших лейтенантов, которые предупредили, что проучат меня. Следовательно, эти двое были все время здесь. Они были свидетелями, но не вмешались. Лупеш подходит ко мне:

– Что-то случилось, Пóра?

– Нет. Абсолютно ничего, товарищ старший лейтенант. А почему вы спрашиваете?

– Да… так… Мне показалось, что… Ну, я тоже поехал! Привет!

Смотрю, как он исчезает в ночи. Сажусь в автобус, который тяжело набирает скорость, выходит к станции «Героев» и выезжает на набережную Дымбовицы. На сиденьях у окна солдаты, окосевшие от выпивки, напевают вполголоса: