Срыв (сборник) - Роман Сенчин Страница 37

– Здоров, Тёмыч! – навстречу по проулку шагал Вица.

– Привет.

Пожали друг другу руки. Не расходились.

– Эт самое, – лицо Вицы стало тревожно-загадочным, – Олегжон-то приехал. Вчера вечером.

– М-м… – Артем старался выглядеть равнодушным. – И что?

– Дома сидит бухает. Новости узнает.

– Ясно.

Еще постояли. Вица смотрел на Артема, а Артем – в сторону. На бор. За бором в той стороне, знал, поля, а дальше – город.

– Ну ладно, – сказал Вица, – покачу… А, Тем, закурить не будет?

Сигареты оказались. На всякий случай Артем старался носить с собой пачку – пару раз отца задабривал, подсовывая вовремя сигарету…

Настроение после Вициного сообщения, конечно, испортилось. Да и как иначе: та опасность, что была где-то далеко, реально почти и не существовала, оказалась вдруг рядом… И действие водки стало иным – теперь она не дарила легкость и решимость изменить свою жизнь, а давила, крутила, душила. Солнце стало печь, выпаривая силы, воздух оказался влажным и липким. Захотелось просто забрести в траву на опушке бора, лечь и надолго уснуть. А проснуться другим, в другом месте, не помня прошлого… Как в фантастических фильмах – в каком-нибудь другом измерении…

Через силу вошел в ограду и сразу услышал раздраженный голос тещи:

– Кыш, пошли отсюда! Надоели уже! Всю капусту мне поклевали. – Наверное, выгоняла куриц из огорода.

Артем направился во времянку, но теща перехватила:

– Да наконец-то! Иди, там Родька хнычет. Посиди с ним. Мне ужин надо готовить, хоть батуну нарву.

– А Валя где?

– Да ушла… К фельдшерше, что ли. Что-то всё ей там надо… Больная нашлась.

Артем пошел в дом. На веранде, на огромном сундуке, сидела старуха и вяло обмахивалась вафельным полотенцем. На Артема не обратила внимания… Тесть надсадно храпел, словно задыхался, на своей кровати…

Ставни в комнате, где лежал сын, были прикрыты, а рамы окна растворены, но все равно было душно и жарко. Пахло чем-то прокисшим. Устало, однотонно жужжали мухи, и так же устало и однотонно поскуливал в кроватке ребенок.

– Ну чего ты? – наклонился к нему Артем. – Чего опять?

Родик, увидев человека, оживился, зашевелил ручками, ножками; поскуливание стало громче.

Артема неприятно удивляло, как медленно растут младенцы. Вот сыну семь месяцев, а мало чем от новорожденного отличается. Только, может, кожа стала побелей, волосики чуть отросли, морщины разгладились или превратились в складки. Да и, главное, кричать научился громко… Брал его на руки Артем всегда не то чтобы с опаской, а по-прежнему с брезгливостью – до сих пор не чувствовал, что это его сын, что это вообще ребенок: Родька напоминал зверька, который, не так его тронь, вполне может куснуть, заразить чем-нибудь.

Правда, сын ему иногда снился, но во сне он был уже взрослым – лет пяти-семи. Они рыбачили, боролись, лепили солдатиков из пластилина…

– Не ной ты, а, – попросил Артем. – Скоро мама придет, будете с ней заниматься.

Качнул висящую на кроватке погремушку; сын, вместо того чтобы увлечься ей, забил ножками, закричал… И тут в голове Артема соединились, состыковались приезд Олегжона, отсутствие дома Вали, ее прихорашивания в последние дни. Точнее, он старался не стыковать их, но плач ребенка заставил раздражиться, а уже раздражение сломало эту внутреннюю игру в непонимание.

– Да возьми ты его! – возникла за спиной теща; громко втянула воздух носом. – Не чувствуешь, обосрался он?! Снимай памперс, помой.

«Сами снимайте, мойте», – захотелось ответить. Артем сдержался, осторожно вынул сына, стал стаскивать памперс.

– Да как ты!.. – возмутилась теща. – Счас всё тут будет в говне. Господи! Давай, папаша тоже…

Артем помялся рядом, дождался, пока теща сменит памперс, а потом медленно пошел на улицу.

– А кормить кто будет?! – окрик недоуменно-возмущенный. – Разогревай питание. Там вода горячая в чайнике.

Занимаясь этими неприятными, совершенно чуждыми ему делами, Артем все больше распалялся: внутренне он произносил длинные возмущенные монологи, обращенные к жене, обличал, обвинял. Вот он, как дурак, греет бутылочку, а она в это время… А она – под каким-то уркой грязным, спидоносом, туберкулезником.

И когда Валя пришла, он уже кипел. Все те сотни слов, которые бились в мозгу, мгновенно забылись, и Артем, дрожа от ярости, стал повторять:

– Ты где?.. Где ты была?! Где? А?!

В первую секунду на лице жены появились растерянность и даже вроде бы виноватость, но тут же они сменились злой гримасой.

– А чего ты орешь?! Пять минут не можешь с ребенком?..

– Где ты была, я спрашиваю?!

Раздался рев сына; Валя схватила его, стала сильно, всем телом качать. И одновременно кричала в ответ Артему:

– Где надо была! Идиот! В больнице была, опять молочница! Опять, наверно, ребенка заделал мне. И орать.

– Х-ха, кто заделал? Олегжон?

– Да пошел ты! Идиот, действительно…

– Это ты идиотка! – Артему доставляло удовольствие вот так кричать в полный голос, даже дрожание исчезло, и рев Родьки не пугал, не останавливал. – Шлюха! Где была, спрашиваю? У этого Олегжона сосала?

Артем почувствовал укол в правую сторону головы. Не удар, не тычок, а именно укол. Дернулся, оглянулся и увидел тещу, которая замахивалась еще раз, выставив, как зубило, казанок среднего пальца. Так обычно тюкала она своего пьяного мужа.

– Ч-чё-о! – поймал Артем ее руку, попытался заломить, но неудачно – теща была сильная, а бить ее по лицу он не решался…

Теща дралась молча, лишь напряженно сопела, упорно стараясь ударить казанком-зубилом. Зато Валентина вопила беспрерывно. Артем не слышал, что́ она вопит, но это было что-то оскорбительное: чтоб убирался, что на хрен не нужен ей такой муженек, идиот, сволочь неблагодарная…

Видя, что теща побеждает, Артем не сдержался и ударил в неожиданно тугую при ее полноте грудь.

– Ах ты, гад-дёныш! – И теща уже совсем медведем полезла на него; тут в комнату заскочил тесть и без разбирательств стал помогать жене.

Уворачиваясь, Артем заметил ножницы на комоде. Вполне мог дотянуться до них… «Вот так и убивают друг друга», – подумалось, и от этой мысли он опомнился, перестал сопротивляться, а когда ощутил, что и напавшие тоже слегка расслабились, – вырвался.

Огляделся во дворе, будто впервые здесь оказался. Направо – калитка, налево – времянка… Во времянке, между шкафчиком и стеной заначены еще с зимы триста рублей. Забежал, рывком – чуть не опрокинув – отодвинул шкафчик, схватил деньги.

Уже погоняемый криками и тычками тещи и тестя, выбежал за калитку.