Нежданный гость - Анна Коркеакиви Страница 37

— Я ни в чем не замешана.

— Ну, были замешаны, если тебе так больше нравится, — пожал он плечами.

К ним направлялись еще двое: мать с ребенком в коляске, говорит по телефону. Музей закрывается, люди идут к выходу.

На этот раз Найл не вздрогнул и не отвернулся, но подождал, пока женщина с ребенком не пройдут.

— Слушай, тебе нечего бояться — о тебе никто не знает. Я никому не сказал и не скажу. Если бы сказал, тебя бы тоже давно закопали после того, что ты натворила, уж будь уверена. Потому-то я и устроил собственную смерть. Я даже не сказал никому, что ты — моя женщина.

Клэр бросило в жар, краска залила шею и лицо до корней волос. Когда-то они вместе лежали на влажных простынях, истомленные летней жарой, и рядом с ним ее неуклюжее девичье тело превратилось в тело женщины. Его белая кожа, и весь он — как натянутая струна. Вмятины, которые они оставляли в песке, когда ездили вдоль побережья. И сейчас — его колено почти вплотную к ее колену. Потом в библиотеке Уайденера ^[62] она посмотрела, что значит его имя: «Найл — от древнеирландского, страстный».

Но ведь он член ИРА. Найл ни разу не произнес этого названия — не было необходимости. А она была всего лишь ошалевшей от любви марионеткой, готовой выполнить любую его просьбу, и он таки обратился к ней с просьбой, а потом быстренько избавился от нее. Найл говорил, что они всего лишь помогают простым людям. Найл прилепил все эти деньги, еще хранившие тепло его рук, к ее телу. Найл ушел от нее прочь в аэропорту и ни разу не оглянулся.

— Кому они предназначались? — спросила она и приготовилась услышать то, чего ни разу не слышала от него и ждала все эти годы. — Те деньги.

Найл достал сигарету из пачки, постучал по ней. Но не прикурил.

— Я понимаю, что это не твоя страна. Мне говорили, когда дали билет: американцы считают, что переирландили ирландцев, но они там у себя имеют хорошую работу, ездят на машинах, по дороге завозят детей в хорошие школы. Никто не говорит им: «Отвали, фенианский ублюдок», никто не жжет их домов, они могут спокойно ходить по улицам, и никто их за это не отметелит. И бомбы у них перед глазами тоже не взрываются. Мне тогда поручили самое легкое дело: собрать с американцев деньги. — Он убрал сигарету в пачку и пристально посмотрел на Клэр — она хорошо помнила этот взгляд. — Но ты, Клэр, была не такая.

Негодяй. Она отодвинула ногу.

— Ты сказал, что это помощь простым людям.

— Так оно и было.

— А фургон?

— Да ладно тебе, Клэр, — вздохнул Найл. — Шла война. И мы сражались как могли. А чем бы мы защищались? Палками и булыжниками? Лучше бы все было иначе, но что сделано — то сделано, и я ни о чем не жалею. Мы боролись за свободу ирландского народа — и за нее стоило бороться.

— Стоило проливать кровь невинных? Гибли люди, Найл. Те самые простые люди.

— Мы тоже гибли.

— Не только вы.

Найл пожал плечами:

— Ты же не знаешь, как мы жили. Когда я был мальчишкой, у нас в доме даже ванны не было. У мальчишки вроде меня выбор был небольшой: либо землю до смерти пахать, либо погибнуть в борьбе. Но я сюда не спорить пришел. Думай что хочешь. Я с этим покончил. Мне просто нужны деньги.

— Какие деньги?

— Я знаю, что ты их не потратила на себя. Припрятала где-то, да?

— Честное слово, Найл, я понятия не имею, о чем ты говоришь!

— О деньгах. Тех самых.

— Тех самых?

— Вот именно.

— Найл, ты же знаешь, у меня их нет. Я отдала их тому человеку в Дублине, как ты велел.

Вот он явился, сидит рядом с ней, в синем свитере, с теми же пронзительными светлыми глазами, и с тем же голосом, похожим на морские волны, и опять говорит об ирландском конфликте, и о борьбе своего народа, уводя ее на двадцать лет назад, вновь затягивая в ту жизнь, от которой она так старалась отделаться, — и она ему тут же все выложила. А если на нем микрофон? Может, он признал свою вину перед британским правительством и ему обещали прощение, если он ее выдаст? Удастся ли Эдварду нанять кого-нибудь, кто сумеет вытащить ее из этой беды? И захочет ли Эдвард?

— Отдала тому человеку? — нахмурился Найл.

Пожалуй, он еще более растерян, чем она. Нет на нем никакого микрофона, и сотрудники Интерпола не ждут в фургоне на улице.

Она кивнула: да.

— Ты что, издеваешься?

Листья зашумели на ветру и отбросили на его лицо резкие остроконечные тени.

Ей хотелось задать ему тот же вопрос. Но она ответила:

— Нет. Я сделала, как ты велел. А потом ждала тебя. А ты не пришел. — Ну вот, теперь все сказано, и возврата нет. — Почему ты не пришел?

— В Сент-Стивенс-Грин? После всего?

— Я ждала.

— Когда ты не появилась с деньгами, я думал, ты дала деру. Потом понял: вряд ли, на тебя это не похоже — не такая у тебя была жизнь. И тогда решил, что ты сдалась британцам.

Всему этому наверняка есть какое-то объяснение, нужно лишь найти код. Но он ей неизвестен.

— Как — не появилась? Говорю тебе, я все отдала ему, как ты велел.

Он крепко сжал ее запястье. Кожа у него сухая и горячая, как прежде.

— Я тут не в игрушки играю. Я всю жизнь скрывался. Мой кузен сказал, что в гробу я, он один знал, что это Шон О’Фаолейн, который утонул, и мой кузен выловил его. Шон О’Фаолейн лежит в гробу, а на плите мое имя, и все думают, что пропал он, а не я. Вид у бедняги был такой, что никто бы не догадался. А я уже двадцать лет числюсь мертвецом во всех бумагах графства. Ясно тебе? Меня нет ни среди живых, ни среди мертвых. Ты стерла меня с лица земли.

Он все тот же прежний Найл, решительный, загадочный, как исхлестанная волнами, но упрямо стоящая вопреки всему церковь на продуваемом всеми ветрами побережье, только теперь она открыла дверь и услышала отзвуки плача внутри. Как хочется захлопнуть дверь! Пусть бы он по-прежнему оставался для нее камнем, который нельзя выкорчевать из земли, огнем, который невозможно раздуть вновь. Был бы таким, каким она помнила его все эти годы. И жил бы только в ее памяти.

Она отняла руку. Однако не поднялась со скамьи.

— Только я не думаю, что ты пошла к британцам, — продолжал он, не пытаясь удержать ее силой, но не отводя взгляда от ее лица. — Эти ублюдки в два счета вытянули бы из тебя мое имя. И, даже мертвый, я бы об этом узнал. Но тогда что? Что ты с ними сделала?

Он смотрел на нее в упор. Нет, он не шутит. И не говорит загадками. Он спрашивает вполне серьезно.